Медведева Ольга Евгеньевна
Женский подвиг
Цель: формирование духовно-нравственных качеств у учащихся, воспитание чувства гордости за лучших людей России, уважения к женщине, развитие интереса к истории родной страны, расширение кругозора учащихся.
Оформление: портреты героинь, иллюстрации по теме. У каждого портрета стоит свеча.
Цитата:
Слава и краса вашего пола! Слава страны, вас произрастившей! Слава мужей, удостоившихся такой безграничной любви и такой преданности, таких чудных, идеальных жен! Вы стали поистине образцом самоотвержения, мужества, твердости при всей юности, нежности и слабости вашего пола. Да будут незабвенны имена ваши!
Декабрист А.П. Беляев. (Заранее подготавливаются 5 учениц.)
Ход мероприятия
Учитель: 1825 год. Год для России исторический. Восстание декабристов. Подвиг немногих, кто ценой своей жизни хотел улучшить жизнь народа. «Подвиг декабристов», - часто говорим мы.
Но сегодня мы будем говорить о подвиге, который совершили жены этих храбрых людей.
Этому подвигу нет названия. И уж тем более нет оценки. Оценить это невозможно, понять - сложно, прочувствовать - не хватит сил.
Сегодня мы проследим жизнь четырех прекрасных женщин, которыми гордится Россия. Их имена мы должны помнить. (Презентация, слайд1)
Екатерина Ивановна Трубецкая.
(Выходит ученица и зажигает свечу у портрета Трубецкой) Ученица, (читает)
«...Из давней тьмы выступает вечер 14января 1827года. Роковое четырнадцатое число. Месяц назад она мысленно отметила годовщину возмущения на Сенатской площади, возмущения, так преломившего судьбы ей близких людей, и Сергея судьбу, и ее...
Четвертый месяц уже живет она в чиновничьем этом городе, столице восточносибирской, которая могла бы показаться даже милой и приветливой при других обстоятельствах, но не сейчас... Сейчас круг за кругом, точно спирали Дантова ада, идет нравственная пытка. Сперва ее предупредили, что «...жены сих преступников, сосланных в каторжные работы, следуя за своими мужьями и продолжая супружескую связь, естественно сделаются причастными их судьбе и потеряют прежнее звание, то есть будут уже признаны не иначе, как жены ссыльнокаторжных, дети которых, прижитые в Сибири, поступят в казенные поселения...». Вот так! Одним пунктом официального предписания убиты и матери, и дети!
Сколько писем было написано, чтобы допустили к мужу! Туда, где жуткий холод и безлюдье, но где есть он, законный муж.
Вот одно из писем, которое написано губернатору края каторжников, которому был дан указ не пускать жен к месту ссылки их мужей.
«... Чувство любви к Другу заставило меня с величайшим нетерпением желать соединиться с ним; но со всем тем я старалась хладнокровно рассмотреть свое положение и рассуждала сама с собою о том, что мне предстояло выбирать. Оставляя мужа, с которым я пять лет была счастлива, возвратиться в Россию и жить там во всяком внешнем удовольствии, но с убитой душой, или из любви к нему, отказавшись от всех благ мира, с чистой и спокойной совестью, добровольно предать себя унижению, бедности и всем неисчислимым трудностям горестного его положения в надежде, что, разделяя все его страдания, могу иногда с любовью своею хоть мало скорбь его облегчить? Строго испытав себя и удостоверившись, что силы мои душевные и телесные никак бы не позволили мне избрать первое, а ко второму сердце сильно влечет меня...».
Ровный, спокойный свет свечи затрепетал вдруг, огонек заметался, забегал, словно рыжим мотыльком решил слететь с черной ниточки фитиля...
- Разве не свеча - жизнь человеческая? Чистая, стройная, она ждет часа своего, с трудом загорается...потом пылает, трепещет, становится короче... Уже нет стройности, но есть другая красота - пышность украшений, застывший узор капель и струек...
Потом все опадет, растает, и останется черный, неприютный уголек, тихий и покойный, как могильный камень.
- И вот разрешение получено. Оставалась переправа через Байкал. Лед на Байкале крепок и прозрачен. Нежно-голубые хрустальные глыбины светятся изнутри. Они громоздятся у берега, точно последняя грань между тем, что она покидает, и тем, к чему спешит. Какая холодная грань! Какая чистая грань.
Голос царя: "Жены сих преступников...потеряют прежнее звание...дети, прижитые в Сибири, поступают в казенные заводские крестьяне..." Трубецкая: Согласна!
Голос царя: "Ни денежных сумм, ни вещей многоценных взять им с собой...дозволено быть не может..."
Трубецкая: Согласна!
Голос царя: "Ежели люди, преступники уголовные, коих за Байкалом множество, жуткие люди, погрязшие в пороках, надругаются над вами или же - не дай бог! - убьют, власти за то ответственности не несут..." Трубецкая: Согласна!
- Рудник Благодатный. Коротенькая улица вросших в землю бревенчатых домов, каменистая почва.
Муж трудится в руднике в кандалах, камеры тесны, пища скудная и приготовлена ужасно, тюрьма кишела клопами.
Трубецкая, возвращаясь из тюрьмы после короткого свидания с мужем, должна была вытряхивать платье.
Трубецкая виделась с мужем два раза в неделю; в тюрьме, в присутствии офицера и унтер-офицера, они не могли передать и тысячной доли того, что чувствовали. В остальные дни княгиня брала скамеечку, поднималась на склон сопки, откуда был виден тюремный двор, - так ей удавалось порой хоть издали посмотреть на Сергея Петровича.
Потом такая же жизнь в Чите,
Трубецкая пишет: «...Позвольте мне присоединиться к просьбе других жен государственных преступников и выразить желание жить вместе с мужем в тюрьме».
И думает про себя: «Боже, до чего же дошла Россия Николая, ежели женщина должна воевать за право жить в тюрьме».
Разрешение было получено незадолго до перехода на новое местожительство - в Петровский завод.
Екатерина Ивановна писала: «...Если позволите, я опишу вам наше тюремное помещение. Я живу в очень маленькой комнате с одним окном, на высоте сажени от пола, оно выходит в коридор, освещенный также маленькими окнами. Темь в моей комнате такая, что мы в полдень не видим без свечей. В стенах так много щелей, отовсюду дует ветер, и сырость так велика, что пронизывает до костей».
В 1839 году закончился срок каторги декабристов, осужденных по первому разряду. Семья Трубецких поселилась в Оеке - небольшом селе близ Якутска. В семье было три дочери и сын. Там определились дети, там же и умерла княгиня Екатерина Трубецкая. (Презентация, слайд 2, 3)
Девушка уходит и садится за парту. Выходит 2-я девушка, зажигает свечу у портрета Марии Николаевны Волконской. (Презентация, слайд 4)
Ученица.
Был край, слезам и скорби посвященный,
Восточный край, где розовых зарей
Луч радостный, на небе там рожденный,
Не услаждал страдальческих очей;
Где душен был и воздух, вечно ясный,
И узникам кров светлый докучал.
И весь обзор обширный и прекрасный
Мучительно на волю вызывал.
Вдруг ангелы с лазури низлетели
С отрадою к страдальцам той страны,
Но прежде свой небесный дух одели
В прозрачные земные пелены...
В салоне Зинаиды Волконской, поэтессы и покровительницы муз, в большом доме на Тверской, неподалеку от Страстного монастыря, было светло.
И впрямь был вечер как вечер, и если он интересовал сегодня господина Дибича, по чьему тайному повелению дежурил здесь человек, то лишь потому, что среди гостей была молодая огненноглазая женщина, дочь генерала Раевского, едущая вслед за мужем своим в Сибирь.
Возмущение на Сенатской площади, арест декабристов, суд над ними породили настороженность полицмейстера.
Отец Марии Николаевны - отважный генерал, герой войны с Наполеоном, воспетый Жуковским:
Неподкупный, неизменный,
Хладный вождь в грозе военной,
Жаркий сам подчас боец,
В дни спокойные - мудрец...
Мать Марии Николаевны - Софья Алексеевна Раевская - была внучкой Ломоносова. От нее дочь унаследовала и темные глаза, и темные волосы, и гордую стать. Два брата - друзья Пушкина.
«...я вышла замуж., — пишет Волконская, — в 1825 году за князя Сергея Григорьевича Волконского, достойнейшего и благороднейшего из людей; мои родители думали, что обеспечили мне блестящую, по светским воззрениям, будущность. Мне было грустно с ними расставаться: словно сквозь подвенечный вуаль мне смутно виднелась ожидавшая нас судьба...»
После восстания декабристов родные скрывали от Марии, что ее муж тоже был участником этого восстания.
Но скрыть было нельзя, Волконская, после того, как узнала правду, приняла решение ехать за мужем в Сибирь. Родные не смогли ее отговорить.
29 декабря 1826 года Мария Николаевна выехала в Сибирь.
Она покидала Москву «скрепя сердце, но не падая духом».
Она ехала день и ночь, с небывалой для тех времен скоростью: пять с лишком тысяч верст за двадцать дней!
Княгиня уже в пути испытала и трудности, и опасности. Зато в Нерчинском заводе она догнала Трубецкую. И, исполнив формальности, подписав еще одно отречение, отправилась на Благодатский рудник.
Началась монотонная жизнь, с тяготами и редкими встречами с мужем. Женщины всячески старались облегчить жизнь всех каторжников. 12 августа 1827 года Волконская писала из Сибири Вере Федоровне Вяземской: «С тех пор, как я уверена, что не смогу вернуться в Россию, вся борьба прекратилась в моей душе. Я обрела мое первоначальное спокойствие, я могу свободно посвятить себя более страдающему. Я только думаю о той минуте, когда надо мной сжалятся и заключат вместе с моим бедным Сергеем; видеть его лишь два раза в неделю очень мучительно; и верьте мне, что счастье найдешь всюду, при любых условиях; оно зависит прежде всего от нашей совести; когда выполняешь свой долг, и выполняешь его с радостью, то обретаешь душевный покой».
Чтение книг, которые им присылали, написание писем для каторжников их родным, устройство хоть какого-то быта, конечно же, угнетало. Здоровье надорвалось.
Но все силы княгиня направила на воссоединение с мужем.
И наконец «всемилостивое» разрешение было получено.
«Спокойствие, которое я ощущаю с тех пор, как забочусь о Сергее и разделяю с ним дни вне часов его работы, с тех пор, как у меня есть надежда разделять целиком его судьбу, дает мне dyuieenoe спокойствие и счастье, которое я утратила уже давно».
Увы, счастье было коротким: 6 сентября 1829 года в своем имении в Киевской губернии скончался генерал Николай Николаевич Раевский. Уходя из мира сего, он обвел глазами семью свою, собравшуюся к его постели в трудную минуту, и, остановив взгляд на портрете Машеньки, произнес: «Вот самая удивительная женщина, какую я когда-либо знал!».
В читинском остроге в том же, 1829 году родилась у Волконских дочь. Она прожила несколько часов.
Потом был Петровский завод. Жены декабристов "бомбили" письмами начальство, писали родным и знакомым.
Узники, чьи имена хотел Николай 1 стереть из памяти народной, были у всех на устах, жестокость царская выходила наружу.
При содействии Лепарского вскоре семейным каторжникам разрешили бывать дома (женщины купили дома у крестьян).
В 1832 году родился у Волконских сын.
«Рождение этого ребенка,- писала Мария Николаевна матери ~ благословение неба в моей жизни; это новое существование для меня. Нужно знать, что представляло мое прошлое в Чите, чтобы оценить все счастье, которым я наслаждаюсь... А теперь - вся радость и счастье в доме. Веселые крики этого маленького ангела внушают желание жить и надеяться».
«Каземат понемногу пустел; заключенных увозили, по наступлению срока каждого, и расселяли по обширной Сибири. Эта жизнь без семьи, без друзей, без всякого общества была тяжелее их первоначального заключения»
Волконские поселились в Урике. Дети Волконских выросли здесь. Чтобы их учить, Мария Николаевна получает разрешение поселиться в Иркутске. Уже близилась амнистия, но никто из декабристов пока и предположить этого не мог.
Мария Николаевна покинула Иркутск в 1855 году. Через год, уже после амнистии, за ней последовал Сергей Григорьевич. Николай I устроил очередной спектакль. Манифест об освобождении декабристов был направлен с гонцом. А гонцом был сын Волконских - Михаил. Сын государственного преступника, родившийся в тюрьме и везущий теперь освобождение отцу, матери и тем, кто уцелел в Сибири, - это театр.
Девушка садится за парту. Выходит другая ученица и зажигает свечу у портрета Александры Григорьевны Муравьевой.
Ученица. «На днях мы видели здесь проезжающих далее Муравьеву -Чернышеву и Волконскую. - Раевскую. Что за трогательное, возвышенное отречение! Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных строк нашей истории. В них, точно, была видна не экзальтация фанатизма, а какая-то чистая, безмятежная покорность мученичества, которое не думает о Славе, а увлекается, поглощается одним чувством тихим, но всеобъемлющим» (П.А. Вяземский.)
Бесснежный февраль заледенил землю, но копыта пробивали спекшийся от мороза песок, ветер подхватывал его, разматывал в острые струйки, бросая в лицо. Пришлось закрыться от ветра и уже не смотреть на бесконечную однообразную дорогу, петляющую среди сопок.
- Ну, усе, - сказал ямщик. - Вона она - Чита...
Въехали в улицу и затормозили у частокола - за ним была тюрьма, за ним томился Никита, еще не зная, что она уже здесь, что она прилетела сквозь страшную даль, чтобы увидеть его, чтобы обнять его, разделить его немилосердную судьбу.
Ей предоставили свидание с мужем в тот же день лишь потому, что он был больной.
Никита Михайлович рванулся ей навстречу, звякнули цепи его, и звон этот охватил ее, ударил в сердце, потом осыпался, точно песок, что бился в полость ее кибитки.
- Пора! - сказал офицер. И это было так вдруг, так неожиданно, как удар; ей казалось, что время остановилось, а оно летело, и мерой его были не часы, а человек в офицерской шинели, которому дано было чьей-то роковой силой решать, что долго, что коротко. Жена вложила в руку Никиты листок бумаги. Этот листок он прочел уже в камере. Это был привет оттуда, из России, которую ему вряд ли суждено увидеть.
Почерк был ему знаком: летящий, пронзительный, взвихренный метельным окончанием слов, строк, ошибиться было невозможно:
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастья верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит радость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас...
«Четырнадцатое декабря жестоким ударом поразило семью Муравьевых. Семь ее членов было арестовано: Никита Михайлович и младший брат его Александр, корнет кавалергардского полка, Сергей, Матвей и Ипполит Ивановичи Муравьевы-Апостолы, Артамон Захарович Муравьев и Александр Николаевич Муравьев. Ипполит Иванович застрелился еще под Белой Церковью, Сергей Иванович был повешен, Никита Михайлович приговорен к повешению, но в последнюю минуту помилован и сослан на каторжные работы.
"Несчастная Екатерина Федоровна сразу потеряла обоих сыновей. Она чуть с ума не сошла от горя и целые дни и ночи молилась. От долгого стояния на коленях на них образовались мозоли, так что она не могла ходить и совершенно ослепла от слез", - рассказывает правнучка декабриста А. Бибикова.
Никиту Муравьева взяли в далеком орловском имении. Он упал перед онемевшей женой на, колени, объяснил ей, пораженной, свое участие в заговоре против императора, и фельдъегерь, как черный ангел, увел его по аллее.
25 декабря, через 11 дней после возмущения на Сенатской площади, Никита Муравьев был заключен в Петропавловскую крепость. Оставив троих детей на руках родственников, вслед за ним в Петербург выехала Александра Григорьевна.
Ей было чуть больше двадцати. Графиня, дочь богатых родителей, золотоволосая красавица, воспитанная, образованная, обладающая тонкостью вкуса и суждений, она, казалось, родилась для счастья, для того, чтобы одарить им всех, на ком остановит свой взгляд. С первой минуты, как она увидела Никиту Муравьева, с первого свидания, с первого поцелуя она хранила в сердце радостное ощущение влюбленности. До страшной даты успела родить ему троих детей.
Александра Григорьевна добивается свидания с мужем. Увидев его в странной тюремной одежде, с кандалами, с нездоровым цветом лица от недостатка воздуха и света, она приходит в отчаяние; в душе ее рождается безнадежность, но растет чувство веры в мужа, в правоту его дела. Вот с чем отправляется она в Сибирь следом за ним, добившись с помощью своих родителей и родителей мужа разрешения на дальнюю поездку, с болью оторвав от сердца детей, уже ощущая стену вечности между собой и малютками.
На первой от Петербурга станции Никиту ждал сюрприз. Муравьев не поверил сперва: такой тайной был обставлен отъезд, что вряд ли родные могли о нем знать. И все же это были они: мать его, Екатерина Федоровна, с распухшим от слез таким родным и добрым лицом, и жена. Мать благословила сына, а жена, плача и смеясь, сказала:
- Я люблю тебя, Ника! Я - следом за тобой. Слышишь? Я - следом за тобой!
И вот она уже за Байкалом. Ей предстояло подписать отречение, испытать охлаждение губернатора и обыск.
Более всего она боялась, что найдут письма, стихи Пушкина, его послание друзьям в Сибирь.
Вот что вспоминает Пущин, друг Пушкина: « Я осужден в 1828 году, привезли меня из Шлиссельбурга в Читу, где я соединился, наконец, с товарищами моего изгнания и заточения, прежде меня прибывшими в тамошний острог.
В самый день моего приезда в Читу призывает меня к частоколу А.Г. Муравьева и отдает листок бумаги, на котором неизвестной рукой написано было:
Мой первый друг, мой друг бесценный,
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил;
Молю святое провиденье:
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней.
Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Увы! Я не мог пожать руку той женщине, которая так радостно спешила утешить меня воспоминанием друга.
Наскоро, через частокол, Александра Григорьевна проговорила мне, что получила листок от одного своего знакомого перед самым отъездом из Петербурга, хранила его до свидания со мною и рада, что могла, наконец, исполнить порученное поэтом».
Ее чувствительной натуре все было больно: и видеть мужа мимолетом, когда его ведут на работу, а она пораньше выходит открывать ставни - Муравьева специально сняла квартиру против тюрьмы, дорожа каждым, отпущенным судьбой мгновением, - и думать о детях, покинутых вдалеке. Дети были ее главной болью.
Ей принадлежит идея создания в Чите медицинского пункта и аптеки: с помощью Екатерины Федоровны она получила все самые современные инструменты и приборы, различные настои и порошки, семена лекарственных трав, которые затем были посеяны в Чите на маленьком огородике при открытой Муравьевой аптеке.
Сколько жизней было спасено! Скольких товарищей потеряли бы декабристы, томящиеся в Сибири, если бы не «ангелы-хранительницы»! И в их числе - Александра Григорьевна Муравьева.
Екатерина Федоровна была очень богата - она получила огромное наследство от своего отца барона Колокольцева. Все эти деньги были пущены на помощь затворникам Сибири. Шли обозы с книгами, красками, журналами. Да всего и не перечесть.
Потом перевод в Петровский завод, где Муравьева выстроила себе дом Но здесь им разрешили быть вместе с мужьями. У Муравьевой уже была маленькая дочь Нонушка.
Муравьёва писала: «Я старею, милая маменька. Вы и не представляете, сколько у меня седых волос». Ей было в это время двадцать семь лет! Оставалось жить - полгода.
Она умерла 22 ноября 1832 года. Дни в Забайкалье стояли студеные, земля закаменела, надо было оттаивать ее, чтобы вырыть могилу. Плац - адъютант Лепарский, племянник коменданта, вызвал каторжников, обещая им заплатить, чтоб сделали все быстро и хорошо. Каторжники возмутились:
- Какие деньги, господин полковник! Мы же мать хороним, понимаете? Мать! Так не обижайте нас, разве деньги могут заменить ее доброту? Осиротели мы, ваше высокоблагородие.
В эти несколько часов Никита Михайлович Муравьев поседел.
В том же году закончился срок каторжных работ. Муравьев остался в Петровском, чтобы не оставлять брата. Через три года они скромно переселились в Урик, близ Иркутска.
25 апреля 1843 года Никите Михайловичу сделалось плохо, он потерял сознание, а через три дня умер.
Нонушка вернулась в Москву и была зачислена в Екатерининский институт под фамилией Софья Никитина.
Но на фамилию «Никитина» Нонушка ни разу не отзывалась. Она словно бы не слышала этой фамилии. И все вынуждены были называть ее по имени.
Однажды в Екатерининский институт приехала императрица Александра Федоровна, все воспитанницы встречали ее поклонами и называли матушкой.
- А что же ты меня матушкой не называешь, как все? - спросила государыня у Софьи.
- У меня есть только одна мать, - сурово ответила девочка, - и она похоронена в Сибири.
Девушка садится. Выходит другая ученица и зажигает свечу у портрета Натальи Дмитриевны Фонвизиной.
Ученица.
Пленительные образы! Едва ли
В истории какой-нибудь страны
Вы что-нибудь прекраснее встречали.
Их имена забыться не должны.
Н.Некрасов.
Наташа Апухтина, дочь тобольского прокурора, выходит замуж за своего двоюродного дядю, Михаила Александровича Фонвизина.
Честнейший, тонкой души человек, Фонвизин посвятил свою жену в тайну декабристов, и это возымело действие, которого он не ожидал: жена не только разделила его мысли, но его высокое дело стало ее делом, участие мужа в тайном обществе она восприняла как испытание для себя, ее вдохновила опасность заговора.
После восстания на Сенатской площади и томительного ожидания решения судьбы своего мужа, Наталья Фонвизина только в начале апреля смогла послать ему свой портрет, а 26 апреля им разрешили свидание.
Стало ясно, что ему суждено отбывать каторгу в Сибири. И Наталья Дмитриевна стала готовиться к отъезду.
Оставив двух сыновей на попечение родителей, она выезжает из столицы.
«Как птица, вырвавшаяся из клетки, полечу я к моему возлюбленному, делить с ним бедствия и всякие скорби и соединиться с ним снова на жизнь и смерть», - пишет она.
Вот она уже в Иркутске, а вскоре и на месте каторги мужа. Она была очень болезненная; ее бессонницы сопровождались видениями; она кричала по ночам так, что слышно было на улице.
Декабрист Александр Одоевский посвятил Наталье Дмитриевне проникновенные строки:
Зачем ночная тишина
Не принесет живительного сна
Тебе, страдалица младая?
Уже давно заснули небеса;
Как усыпительна их сонная краса
И дремлющих полей недвижимость ночная!
Спустился мирный сон, но сон не освежит
Тебя, страдалица младая!
Опять недуг порывом набежит,
И жизнь твоя, как лист пред бурей задрожит!
Он жилы нежные, как струны напрягая,
Идет, бежит, по ним ударит; и в ответ
Ты вся звучишь и страхом, и страданьем;
Он жжет тебя, мертвит своим дыханьем,
И по листу срывает жизни цвет...
Началось великое кочевье: декабристов переводили из Читы в Петровский завод, где к лету 1830 года было закончено строительство тюрьмы.
«Вы себе представить не можете этой тюрьмы, — писала Фонвизина, - этого мрака, этой сырости, этого холода, этих неудобств. То-то чудо божие будет, если все останутся здоровы и со здоровыми головами».
1 ноября 1832 года у них родился сын.
В марте 1834 года Фонвизины уехали в Енисейск. Всю дорогу она молилась, а перед глазами ее стоял маленький, заметенный снегом холмик на кладбище, рядом с могилой Александры Муравьевой.
В Енисейске жизнь была однообразна и скучна... Наталья Дмитриевна тяжело переносила северный климат, ей все время нездоровилось, что больно отразилось на их семье: два ребенка родились мертвыми.
Плохое состояние Фонвизиной заставило собрать консилиум докторов, которые решили, что дальнейшая жизнь на севере может убить их пациентку.
Только после этого в марте 1835 года Фонвизиным разрешено было переехать в Красноярск, а еще через три года - в Тобольск.
После многолетнего страдания декабристов некоторым из них, наконец-то, стало улыбаться счастье; ко многим, получив разрешение, стали приезжать на свидание сыновья.
Фонвизиным тоже предстояла радость: их сыновья также принялись хлопотать о разрешении выехать в Сибирь. Но старший сын вдруг заболел, отправился в Одессу лечиться и там скончался на 26-м году жизни. Младший брат Михаил был некрепкого здоровья, но очень дружен с братом. После его потери через 8 месяцев он приехал на могилу брата и испустил дух в той же семье, где умер его брат; он лег в землю рядом с ним.
Трудно описать скорбь родителей, когда эти вести дошли до Сибири.
Иван Александрович Фонвизин (брат Михаила Александровича) серьезно болен, и Михаилу Фонвизину разрешено выехать в Москву. Фонвизин спешил зря: брата уже не было в живых. 24 часа разрешили ему пробыть в Москве, менее часу за каждый год, прожитый в Сибири!
4 мая выехала из Тобольска Наталья Дмитриевна. Их отправили в село Марьино, недалеко от Москвы.
Михаил Александрович тяжело заболел и 30 апреля 1854 года его не стало.
Желание делать людей счастливыми, оказывать им помощь, вести по пути правды все еще живет в Муравьёвой неугасимо. Не это ли свойство ее души соединило ее в последние годы с пушкинским другом Иваном Пущиным?
В мае 1857 года в имении Пущина Наталья Дмитриевна и Иван Иванович, тайком от знакомых, родных и близких, обвенчались. Через два года Пущин умер. Его похоронили рядом с Фонвизиным.
Наталья Дмитриевна умерла в 1869 году. Перед кончиной взгляд ее был осмысленный, она хотела что-то сказать.
Но что?
(Девушка садится за парту.)
Учитель. Можно назвать еще несколько имен, чей подвиг был так же велик.
Это Прасковья Егоровна Анненкова, Александра Васильевна Ентальцева, Елизавета Петровна Нарышкина, Александра Ивановна Давыдова, Мария Казимировка Юшневская, Анна Васильевна Розен.
Они действительно совершили подвиг и навсегда вписали свои имена в нашу
Историю.
Что за кочевья чернеются
За святую Русь неволя и каз-
Средь пылающих огней -
ни -
Идут под затворы молодцы
Радость и слава.
За святую Русь.
Весело ляжем живые
За святую Русь неволя и каз-
За святую Русь.
ни -
Шепчут деревья над юртами.
Радость и слава.
Стража окликнет страж, -
Весело ляжем живые
Вещий голос сонным слы-
За святую Русь.
шится
Дикие кони стреножены,
С родины святой.
Дремлет дикий их пастух;
За святую Русь неволя и каз-
В юртах засыпая, узники
ни -
Видят во сне Русь,
Радость и слава.
Весело ляжем живые
За святую Русь.
Эти строки написаны декабристом Александром Ивановичем
Одоевским.
Велик подвиг декабристов, но не менее велик подвиг их жен.
Наверно, с гордостью можно сказать: «Нет ничего, что не смогла бы выдержать русская женщина!»
Вот как было написано о подвиге жены декабриста: «Жизнь изменилась, ужас перед Сибирью она преодолела другими, еще более жуткими ужасами; да, она повысила требования к личности и женщину наряду с мужчиной повела на эшафот и на расстрел. Но духовная красота останется красотой и в отдаленности времен, и обаятельный образ женщины второй четверти прошлого столетия сияет и теперь в немеркнущем блеске прежних дней».
Чтобы оставлять комментарии, вам необходимо авторизоваться на сайте. Если у вас еще нет учетной записи на нашем сайте, предлагаем зарегистрироваться. Это займет не более 5 минут.
