Сложные прилагательные в прозе к. Д. воробьева

Е.С. Бартенева

СЛОЖНЫЕ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫЕ В ПРОЗЕ К.Д. ВОРОБЬЕВА

(на примере повестей «Это мы, Господи!», «…И всему роду твоему»)

Изучение языка художников слова на сегодняшний день является одним из перспективных направлений лингвистики. Круг авторов, чье творческое наследие привлекает внимание исследователей-филологов, постоянно расширяется. В последние годы внимание языковедов обратилось в сторону мастеров русской литературы, творивших на курской земле. К их числу, несомненно, принадлежит Константин Дмитриевич Воробьев – писатель с курскими корнями.

К.Д. Воробьёв относится к ряду таких авторов, чьи произведения основаны на беспощадной и бескомпромиссной памяти, проверенной не только собственной жизнью, собственными страданиями, но и временем. В них отразились и неизбывная боль сиротства, выпавшего на годы гражданской войны и коллективизации, и связанные со стержневыми историческими событиями такие всеобъемлющие понятия, как «детство» и «любовь» (любовь к Родине, к родной природе, к отчему дому, к матери, к женщине).

Проза К.Д. Воробьева принадлежит к замечательным образцам русской литературы середины XX века. Несомненным достоинством произведений писателя является его язык, ставший в последнее время предметом детального изучения, которое ведется в рамках реализующегося с 2004 года научно-исследовательского проекта «Курское слово» (см., например: [Кризская 2009]).

«Проза К. Воробьева обнажена, как открытая рана, − писал литературный критик Игорь Золотусский. − Она похожа на оголенный электрический провод и небезопасна на ощупь. Удары тока передаются от ее строк к читателю и вызывают в ответ сердечную дрожь... Проза его особая. Те же законы прозы, те же сюжет, композиция, характеры, но интонация какая-то не та, интонация другая – с первых строк резко взыскующая, истово реющая в полёте повести» (цит. по: [Григоржевич http://www.onb.kursk.ru]).

Действительно, творчество К.Д. Воробьева, классика «лейтенантской прозы», поражает своей горькой правдой, «кристальной» искренностью, порой переходящей в исповедь целого поколения людей, прошедших ад Великой Отечественной войны, плен, голод, отчуждение, непонимание. Это не просто проза о войне и о жизни людей, это правдивые свидетельства о времени, о долге, о чести и верности. Художественное наследие нашего земляка можно охарактеризовать его же словами: «Это просто жизнь, просто любовь и преданность русского человека земле своей, его доблесть, терпение и вера».

Создавать неповторимую яркость и образность художественным произведениям К.Д. Воробьева позволяют разные языковые средства, среди которых особое место отводится сложным прилагательным − лексемам, восходящим к двум или более основам или самостоятельным словам, обладающим структурно-семантической цельностью, семантически связанным со значением синтаксической конструкции [Харченко, Озерова 1999: 4].

Объектом нашего анализа стали две повести К.Д. Воробьева: «…И всему роду твоему» и «Это мы, Господи!» [Воробьев 1, 2]. Уже при первом прочтении мы обратили внимание на обилие в этих текстах сложных прилагательных. Методом сплошной выборки нами были зафиксированы 167 композитов, отмеченных в 184 случаях словоупотреблений. Это говорит о том, что большая часть выявленных наименований (91%) употреблена К.Д. Воробьевым единожды, что является свидетельством мастерства писателя.

Самыми частотными оказались прилагательные разноцветный(5 раз) икрасноармейский(4 раза). Эпитет разноцветный, несмотря на узуальное значение данной лексической единицы, используется К.Д. Воробьевым в трех словоупотреблениях из пяти для характеристики чего-то непонятного, с точки зрения цвета, неопрятного, вызывающего отторжение:разноцветные лоскутья своего сочинения; пытался вы­свободить руки из разноцветного тряпья; стопка разно­цветных замусоленных бумажек. Употребление сложного эпитетакрасноармейскийвызвано прежде всего тем, что анализируемые повести К.Д. Воробьева так или иначе связаны с войной или с воспоминаниями о ней: красноармейская звездочка; красно­армейская находчивость; куплеты красноармейских песен; красноармейская гимнастерка.

В составленный нами словник вошли слова, образованные разными способами: суффиксальным (водопроводный, ширпотребовский), основосложением (бесстрастно-порочный, бурунно-белый, горько-холодный, шафранно-аспидный), сложносуффиксальным способом (красномакушечный, костоломный, наркомвнутрдельский, частнопредпринимательский), сращением (высокостоячий, сумасшедший), приставочным способом (нечленораздельный, нечистоплотный).

Обратим внимание на отдельные структурные особенности выявленных композитов. Нередко первым компонентом сложного слова оказывается числительное. Такие параметрические прилагательные указывают на вес, возраст и величину предметов: пятидесятикилограммовые фугасные дуры; пятидесятипудовый камень; двухэтажная тележка; помнить его тем, прежним, двадцатилет­ним.

От сорокаградусной жары в теле трескаются губы и напильником шерша­вится горло (2, с. 137).

В текстах повестей часто встречаются бикорневые эпитеты с первой частьюсамо-и все-: острие самодельной косенки; в неприступной самозащитной позе; с громадными самодельными фигурами;в условиях все­народных бед и войн; коробки всесоюзных лечебных корпусов; всесветная сытая скука и равнодушие; наказываться неким всечеловеческим законом.

Обратим внимание на эпитет самочинный, имеющий явно негативную окраску, которая прослеживается в следующем контексте:

Самочинные партизаны нигде не стояли на довольствии, обирать население было нельзя, а этих сам бог велел (1, с. 278).

Нами зафиксировано немало бикорневых прилагательных-эпитетов, обозначающих форму, особенности строения предметов, со значением сравнения, имеющих вторым компонентом -образный,-видный:глыбовидные кепки; дынеобразная голова; жукообразный лимузин; зигзагообразные взмахи; куполообразное здание;сигарообразные торпеды; шпилеобразные крыши.

Плешь маскировалась мелкими зигзагообразными взмахами расчески с затылка наперед (1, с. 237).

Странным казался и этот город с узенькими уличками и кафельными шпилеобразными крышами приземистых домиков (2, с. 155).

Все они образованы путем соединения основ прилагательного и существительного, поэтому употребление таких наименований позволяет заменить собою развернутые сочетания, например:голова, подобная дыне; лимузин, подобный жуку.

С точки зрения семантики самой яркой оказалась группа колоративных прилагательных (бледно-серебристый, бурунно-белый, голубовато-аспидный, лилово-сиреневый, рдяно-багряный, розово-сияющий, свеже-зеленый, сизо-розовый, сквозящее-синий, темно-зеленый, терракотово-красный, и др.). Т.В. Кризская в своей диссертации «Язык художественной прозы К.Д. Воробьева» посвятила целую главу изучению концептосферы «цвет». По её мнению, «спектр авторской концептосферы, представленный следующим образом: белый, черный, красный, желтый, серый, синий, голубой, зеленый, – отличается от приоритетов цветового представления в общенациональной картине мира». Как отмечает
Т.В. Кризская, «в художественном дискурсе К.Д. Воробьева белый цвет значительно преобладает над черным», а «в число наиболее значимых входит желтый цвет, помогающий автору передать противоречивость явлений действительности» [Кризская 2009: 6]. С помощью цветовых прилагательных К.Д. Воробьев описывает и природу, и человека:

В тени на траве еще держалась сизая изморозь, и по ней, хрусткой и ломкой, манило пройтись так, чтобы позади осталась свеже-зеленая борозда, и хорошо было войти в ворох листвы под деревом и гремуче пошуровать его носками ботинок, и хотелось, но на виду людей не смелось, пособирать каштаны — нежно масляные и багряные, как пенка на топленом молоке...(1, с. 285).

По ее терракотово-красному лицу было видно, как тут глубинно возмущены (1, с. 268).

Сыромуков внимательно посмотрел в глаза Яночкина — бледно-серебристые, безвольные и почти ласковые, не принимавшие, казалось, участия в беседе и жившие сами по себе, отдельно от мыслей, рождавшихся в его мозгу (1, с. 276).

По нашим наблюдениям, в повести «Это мы, Господи!»
К.Д. Воробьев ограничивается тремя «цветами войны и плена»: черным (глаза каждого казались дегтисто-черными),желтым(желто-белые полосы льда и снега, желто-бурая жидкость на мостовых, желтовато-мутный пламень взрыва) и красным (кроваво-красный шар, попона была ярко-красного цвета). Дважды встречается сложное прилагательноеразноцветный(разноцветные крыши, разноцветное тряпьё), однако оно не приукрашает общую грязновато-кровавую картину произведения.

Повесть «…И всему роду твоему» объективно отличается от повести «Это мы, Господи!» внешним обилием цветовых композитов. Здесь много оттенков, переходных цветов, что, по нашему мнению, говорит о другом восприятии мира, мира без войны, об ином взгляде на него. Однако этот мир не «расцвечен» писателем, возникает ощущение дымки, тумана на глазах(сквозящее-сизый туман, сизо-белесый, с серебряным аксельбантом мундир, туманно-седая мга), сквозь который снова бросается в глаза всё тот же красный, но уже немного преобразованный цвет (рдяно-багряный, как человеческая кровь; розово-сияющий летний день).

Хочется отдельно сказать о двух сложных эпитетах, которые использует К.Д. Воробьев для характеристики неба и женских глаз: золотисто-алый и орехово-золотой. Данная цветовая гамма заметно отличается от уже знакомой нам. Золотой и ореховыйвходят в спектр теплых цветов. Как отмечает Т.А. Новичкова, в русской традиции сложилось восприятие золотого как знака избранничества, счастья и высшего суда [Новичкова 2001: 183]. Золотая символика сливалась с религиозными понятиями воздаяния и возмездия, добра и зла. Золото, как правило, связано с испытанием героя, его получают только избранные [Новичкова 2001: 187].

На наш взгляд, появление таких красок в повести неслучайно, ведь писатель ведет речь о сакральных образах: о небе, озаренном золотистыми лучами заходящего солнца, и о глазах женщины, которая привлекла внимание рассказчика. Небо в большинстве языков является одновременно и обозначением мира облаков и созвездий, и местом пребывания богов либо бога и его «небесного войска», и местом свободного проживания избранных умерших людей [Книга символов 2009]. А глаза человека, тем более женщины, как известно, всегда привлекали внимание писателей и поэтов, являясь не просто органом зрения, а «зеркалом души».

Вслед за Т.М. Фадеевой, считающей, что рассматривать собственно сложные эпитеты вне их связи с объектами эпитетации было бы некорректно, так как, во-первых, они находятся в теснейшей семантической и грамматической связи, а во-вторых, эстетически законченный образ создается единством двучастной структуры (определение – определяемое), то есть эпифразой [Фадеева 2011: 47], обратимся к рассмотрению объектов эпитетации в анализируемых повестях К.Д. Воробьева.

Т.М. Фадеева отмечает, что особо высокой валентностью характеризуются взгляд, взор, вид, волосы, выражение глаз, голова, голос, жизнь. Данный факт объясняется значимостью указанных объектов для авторского представления сюжетообразующих лиц и предметов вне зависимости от личности поэта или писателя, времени и литературного направления. Однако в художественном пространстве того или иного автора выявляются единицы, особенно часто сопровождаемые сложными эпитетами, что позволяет говорить об их концептуальной значимости для данной языковой личности [Фадеева 2011: 48].

В прозе К.Д. Воробьева композиты чаще всего используются для характеристики человека: его внешнего вида, возраста, внутренних качеств, привычек, физического и психического состояния. Данные эпитеты можно разделить на две группы: с положительной (благополучный, гостеприимный, доброжелательный, жизнелюбивый,) и явно негативной авторской оценкой (выставочно-показной, зловредно-перекорный, нагловато-уверенный, нечистоплотный).

Интересно, что взгляд К.Д. Воробьева - писателя, судя по количеству композитов, практически в равной степени сосредотачивается на внешности персонажей (7 лексем) и на их внутреннем мире (8 лексем).

Нередко в качестве объектов эпитетации у К.Д. Воробьева встречаются абстрактные понятия:гулко-погибельная глубина, милосердная помощь; морально-эстетический эталон; научно-философские изыскания; радужно-безумная моральная преграда; разнородные достоинства; первобытно-непорочная тайна; сумасшедшая мысль. Абстрактная семантика отвлеченных существительных в сочетании со сложными прилагательными-эпитетами преобразуется, расширяются границы лексической сочетаемости подобных слов, обновляются их значения. В этом проявляется важнейшая черта художественной речи − предметно-образная конкретизация описываемого.

Одной из наиболее наполненных бикорневыми прилагательными групп является группа наименований элементов одежды, обуви и головных уборов: высокостоячая фуражка; длиннополый халат; комсоставское обмундирование; коновальский плащ; красноармейская гимнастерка; наркомвнутрдельские фуражки и пилотки; полузимние ботинки; семирублевые джинсы; сизо-белесый мундир; тупоносые сапоги;

На главной тропе им повстречался соловьиный мастер в своем страшном коновальском плаще с полуоторван­ным карманом (1, с. 309).

Как видим, практически все существительные, входящие в данную тематическую группу, называют военное обмундирование, а прилагательные характеризуют его по цвету, форме и принадлежности.

Объектом характеристики становятся и существительные, обозначающие звук: благополучно-прорывный всхрап; душераздирающий вой; натужно-призывный стон; нечленораздельные звуки; похоронно-баюкающая мелодия; разнородные звуки.

В целом приведенные примеры говорят о том, что сложное прилагательное используется К.Д. Воробьевым как средство выразительности, выполняя в художественном тексте две основных функции: во-первых, оно конкретизирует описание, дополняя воображаемую читателем картину новыми деталями, и, во-вторых, усиливает эмоциональный эффект, создаваемый текстом. С помощью сложных слов К.Д. Воробьев воспроизводит те индивидуальные черты своих персонажей и подробности их жизни, которые составляют в целом «предметный» мир произведения. Вместе с тем с помощью различных оттенков значения подобных слов и их синтагматических связей писатель выражает свое идейно-эмоциональное отношение к особенностям изображаемой им жизни.

Е.И. Носов считал, что К.Д. Воробьев «воистину выделяется среди многих пишущих современников, выделяется особым, лично отработанным методом проникновения в глубины человеческой души» [Носов 1978: 5]. И не последнюю роль, на наш взгляд, в этом «особом методе» играет мастерское владение языком, выразительность которого подчеркивают сложные прилагательные.

Список источников

Воробьёв К.Д. Собрание сочинений: в 3 т. М.: Современник, 1991-1993.
Т. 2. 468 с. (1)

Воробьев К.Д., Носов Е.И. Фанфары и колокола: повести и рассказы о войне к 55-летию Курской битвы. Курск, 1998. 704 с. (2)

Библиографический список

Григоржевич. В.Г. Музей писателя К.Д. Воробьева [Электронный ресурс]. URL: http://www.onb.kursk.ru (дата обращения: 22.11.2011).

Книга символов: 2009 [Электронный ресурс]. URL: http://www.symbolsbook.ru (дата обращения: 22.11.2011).

Кризская Т.В. Язык художественной прозы К.Д. Воробьева: автореф. дисс. … канд. филол. наук. Курск, 2009. 19 с.

Новичкова Т.А. Эпос и миф. СПб: Наука, 2001. 326с.

Носов Е.И. Он любил эту землю // К.Д.Воробьёв. И всему роду твоему. Вильнюс: Вага, 1978. С. 5−8.

Фадеева Т.М. Взаимодействие сложного эпитета в художественном тексте с другими средствами выразительности // Вестник МГОУ. Серия «Русская филология». № 4. 2011. С. 47−54.

Харченко В.К., Озерова Е.Г. Сложные слова в детской речи: монография. Белгород: Издательство Белгородского государственного университета, 1

Адрес публикации: https://www.prodlenka.org/metodicheskie-razrabotki/208474-slozhnye-prilagatelnye-v-proze-kd-vorobeva