Деятели культуры Вятской земли о Великой Отечественной войне

Имена деятелей культуры, отразивших в своих произведениях события Великой Отечественной войны.

Овидий Любовиков. Жизнь. Судьба. Поэзия.

Когда грянула Великая Отечественная, на фронт он ушел добровольцем, воевал в комсомольском лыжном батальоне, а после Ленинградского артиллерийского технического училища был огневиком-артиллеристом. С войны пришел старшим лейтенантом, в 1951 году издал первую книжу стихов (и этому событию уже 55 лет!) и навсегда остался в поэтическом строю. Ведь поэтов в запасе не бывает, формула "Жизнь. Судьба. Литература" срабатывает и после смерти. Овидия Михайловича Любовикова не стало в марте 1995 года. Но поэзия его востребована, книги выходили и выходят - в 1999-м, 2004-м, 2005-м годах.
Был, правда, тревожный момент. В конце девяностых, перед вечером памяти поэта, пронесся слух: из библиотек убирают книги Порфирьева, Лубнина, Любовикова... ?Ребята, не будьте предателями?, - обращаясь к залу, говорила тогда Агнесса Михайловна, вдова поэта. И на презентации "Избранного" Овидия Михайловича в арт-центре областной научной библиотеки имени А.И. Герцена она напомнила этот эпизод. Но только затем, чтобы назвать тех, кто нынче сохраняет память о поэте: клуб ветеранов, библиотека имени Герцена, школа № 22...
Вышедшие за последние шесть лет книга поэзии Овидия Михайловича "Родному дому поклонись", его рыбацкие истории в стихах и прозе "На одном конце - червяк...", сборник публицистики "Коварный лед отчуждения", выпущенный в серии "Народная библиотека", поэтическая книжка "Но снится, черт дери, все тот же бой!" из кассеты, посвященной 60-летию Великой Победы, и представленное недавно в арт-центре Герценки шестисотстраничное "Избранное" развеяли ту давнюю тревогу. Тем более что каждая по-своему важна и интересна, представляет известного всем поэта с неожиданной, не многим открытой стороны. Не всякому ведь дано заглянуть в стенограммы его выступлений на важных мероприятиях, конференциях, совещаниях, Днях литературы.
А если даже и дано, то как угадать, что было за сноской: "Пример из Афанасьева" Близкие могут знать, семья: готовясь к выступлениям, он проговаривал какие-то моменты. И хотя царапает, что только одна тоненькая книжка "Но снится, черт дери, все тот же бой!" издана при поддержке правительства области и департамента культуры, информации и общественных связей, а остальные увидели свет благодаря усилиям семьи Овидия Михайловича - "Родному дому поклонись" составляла Агнесса Михайловна Любовикова, составителем других был Василий Васильевич Смирнов - объяснимо, что именно близкие люди стали главными хранителями памяти и творческого наследия. Вот и сейчас, листая "Избранное", ловлю себя на мысли: "Никто бы лучше не сделал..."

"И СИНИХ ЗВЕЗД КАСАЮТСЯ ПОЭТЫ..."

В книгу вошли все известные и неизвестные доселе стихи, последние выверялись по черновикам и рукописям, которые хранятся в семейном архиве. Только близкие поэту люди могли знать, чем бы он закончил недописанную строфу, какое из шутливых четверостиший включил бы в сборник. Только им понятно, что строчками "Моя дорожная тетрадь разноречива, как дорога..." он подсказывает и название раздела, и деление книги на главы и циклы, которых в прежних, прижизненных сборниках не было.
На обложке - молодой лейтенант в парадном кителе, спокойное лицо, глубокий взгляд мужественного человека, обращенный не в себя, а в то, что есть и будет на этой Земле. Он широкоплеч не оттого, что погоны делают эти плечи шире, а оттого, что есть еще кого защищать, есть кому опереться на эти плечи. Ведь и на других фотографиях, включенных в эту книгу, он так же широкоплеч и надежен, хотя уже без погон.
Как, например, на фото для заставки второй главы: тот же прямой, глубокий взгляд, те же спокойствие и решимость в лице вернувшегося к мирной жизни и труду офицера. А над снимком - вынесенное в заглавие двустишие: "Я голоса погибших на войне, Как голоса идущих рядом, слышу...", а под снимком - начальные строки главных в этой подборке стихов и циклов: "Обелиск во глубине России", "Никогда не кончится война", "Убереги, людская память", "Солдаты России".
Так заставки всех девяти глав книги и скомпонованы: фото из семейного альбома, характеризующее тот или иной этап в жизни поэта, города, страны; выборка определяющих этот исторический момент поэтических строк. Знатоку поэзии Овидия Любовикова или человеку, который впервые знакомится с его творчеством, так легче сориентироваться в безбрежном этом поэтическом море: более шестисот страниц, около восьмисот стихотворений. И содержание, вынесенное в начало книги, служит тому же. Кто хорошо знаком с творчеством Овидия Михайловича, сразу найдет давно понравившееся стихотворение. Кто только еще начинает знакомиться, тоже проблем больших не испытает. Прочитает "Поэт" в разделе "Поклонись мастерству", откроет 432 страницу и не оторвется, читая:

Потерянно страницы ворошу
И огорчаюсь - зряшная
работа.
Уже давно понятно,
что скажу,
Но как сказать - нелегкая
забота.

Когда я работал в "Комсомольском племени" (а редакция молодежной газеты располагалась на том же этаже, что и писательская организация), видел, как подтягивались к концу рабочего дня самодеятельные поэты пенсионного возраста, подолгу сидели в кабинете Овидия Михайловича, а он потом, проводив чуть не до лестницы, еще дольше курил у окна, размышляя:

К строке прильну - конечно,
не поэт,
В глаза взгляну - поэт
определенно.
Сидел бы лучше у фонтана,
дед,
Детишек созерцая умиленно.
Примерно так сказал бы
старику
И напрямую правду-матку
выдал,
Когда бы видел тщетную
строку,
Когда бы озаренных глаз
не видел.
А, может, повторить,
как отрубить,
Мол, сказано классическим
примером:
"Поэтом можешь
ты не быть..."
Но страшно, черт возьми,
не быть поэтом!

На презентации "Избранного" много говорили о высочайшей требовательности Овидия Михайловича к вступившим на творческую стезю. Я сам с этой требовательностью не раз сталкивался, зная и поддержку его, внимание, которое выражалось не только в напутствии отправляющимся в Опарино: ?Узнайте, как там Быстров!? Но вот слышу, как в арт-центре Герценки читает это стихотворение еще одна девушка из колледжа культуры, и совершенно иначе воспринимаю всю его канву и драматургию:

Какая кража!
Содрогнися, свет!
Восстаньте,
правдолюбцы-
ратоборцы, -
Бесцеремонно звание "поэт"
К своим рукам прибрали
стихотворцы.
Пока они слова, как глину,
мнут,
На перекрестках
вздыбленной планеты
Поэты истые дворцы берут
И синих звезд касаются
поэты.

Потому что я видел вершигоровский портрет, на котором именно синего неба касался поэт Овидий Любовиков. И стихотворцев-правдолюбцев-ратоборцев встречал на своем пути именно мнущими глину и мнящими себя. Но более всего меня радует, что девушка из колледжа культуры читала эти строфы так эмоционально-осознанно, что разница между поэтами и стихотворцами становится очевидной и для нее. Значит, от всего наносного, подменного, ненастоящего она и себя сможет защитить, и других. И новый выбор, еще более безошибочный, только подтвердил это. Она читала ?Рябово?, стихотворение, в котором образ дороги в васнецовский заповедник перекликается с мотивами картин великого живописца, будто подсказывая юным романтикам:

Быть может, за тем
поворотом
Аленушкин камень лежит.

Зеленые склоны, рябиновый взрыв над обрывом, щуренок за вспененным бродом, подмеченные зорким взглядом поэта - как приметы тем, кто отправится той же дорогой к малиновому рассвету. И девушка, которая читает эти стихи, вполне доверяет приметам:

Кусты раздвигая руками,
В воде по колено бреду,
И верю: Аленушкин камень
Над заводью тихой найду.

А дорога на Взвад, которой вслед за поэтом прошел составитель? Василий Смирнов рассказывал на презентации, как, оказавшись в Новгородской области, не мог не побывать там, где воевал Овидий Михайлович: у озера Ильмень, в деревне Взвад. И, повторив:

"Я понимал: дорогу к Взваду
Не миновать,
Не обойти?

говорил, как помогла эта поездка справиться с непростой и ответственной работой по составлению книги "Избранное". От себя скажу: воспитательное значение которой таково, что она должна быть выдвинута и на премию правительства области, и на Государственную премию.

"ЭТА КНИГА ЕДИНА ОТ СТРОКИ ДО СТРОКИ..."

Она многопланова и необходима самым разным людям: школьникам и студентам, библиотекарям и педагогам, рабочим и фермерам, обычным предпринимателям и крутым бизнесменам. Как иллюстрация - рассказ о человеке, который прочитал в цикле поэтических миниатюр "Короче говоря" короткое стихотворение ?По поводу одной свадьбы" и полез за деньгами: "Такая книга мне нужна!" Потому что даже в этих четырех шутливых, ироничных строках:

Его пример - другим наука,
Любовь, давно известно, зла,
Охомутала бабка внука
И в дедушки произвела,

в полной мере проявляется присущий поэту дар предвидения. Написанное много лет назад четверостишие это и теперь актуально по той простой причине, что Пугачева с Киркоровым уже давно не вместе. Кстати, о коротких стихах, экспромтах. Они важны и оправданны в книге, основу которой составляют хрестоматийные "Комбаты", "Воспоминания об атаке", "Горькая песня", "Надежно", "Фронтовые поэты" и другие стихи. Знаменитое:

Распахну окно и крикну,
Оглушу ночную тишь:
Я хочу в Париж и в Кикнур.
В Кикнур больше,
чем в Париж,
как и "Отзыв на кубинский коктейль":
Пил коктейли, мерзли губы,
Дорогие камарадос,
Экономьте лед, на Кубе
Экономить ром не надо,

коверкать уже не сможем, меняя интонацию вольной перестановкой запятых, вставляя вместо забытых строчек неуклюже придуманные на ходу. Можно ведь и выучить в конце концов, открыв "Избранное". Как не стеснялся заучивать стихи, свои и чужие, он, готовясь к выступлениям, потому что уважал аудиторию. И аудитория платила еще большим уважением, когда, закрывая прения, настаивали сидящие в зале, чтобы выступление Овидия Михайловича под сокращение не попало, а вышедшие покурить торопились вернуться в зал: "Любовиков говорить будет..."
Варианты надписей на обелиске у Вечного огня в г. Кирове свидетельствуют о той большой напряженной и ответственной работе над словом, которая предшествовала появлению высеченному в камне:

Да будет светлой наша
память,
Как материнская слеза.
Забывчивым напомни,
камень,
О том, что забывать
нельзя.
Шагнувших в пламя,
усмиривших пламя,
Убереги, людская память.
Но ведь так же достойно и профессионально:
Шагнули вы в огонь войны,
И подвиг ваш - во имя жизни,
России верные сыны,
Солдаты славные Отчизны.
Но и любого поэта устроило бы:
Они далёко, за пределом,
Где ночи темной вечна
власть.
И горе - камнем затвердело,
И гордость - камнем
вознеслась.

Любого другого. Но не Овидия Михайловича. И вспоминала Тамара Николаева, участница многих межобластных литературных семинаров и всероссийских совещаний литераторов, как завидовали нам, вятским, поэты и писатели из других городов необъятной страны: "У вас есть Любовиков?", как Марк Соболь сказал: "Такого мастшаба поэт и у вас!"
Выверенная, выстроенная и ответственная - как жизнь, судьба и поэзия Овидия Любовикова - книга "Избранное" (составитель Василий Смирнов, художник Александр Селезенев) дает уникальную возможность вновь прикоснуться к личности удивительно цельной и естественной, ко времени, в котором:

В сугробах справа стынет
ельник,
Налево - Ильмень подо льдом.
День, тяжелей,
чем понедельник,
Встает за ветровым стеклом.
В туман подфарники вонзая
И вписываясь в поворот,
Водитель сам того не знает,
Что катит в сорок третий
год...
Уже рукой подать до Взвада,
Асфальт стремительно
влечет
Туда, где лыжная бригада
Легла костьми.
Ушла под лед.

Аркадий Михайлович Колчанов родился 6 октября 1925 г. в д. Долгая Шабалинского р-на Кировской области в крестьянской семье. В 1942 г. в возрасте 17 лет был призван в армию, участвовал в боях за освобождение Манчжурии и Кореи. Награждён медалями и орденами Великой Отечественной войны. В 1961 г. окончил Московский полиграфический институт, а в 1963 – принят в члены Союза художников СССР. Был председателем правления Кировской организации Союза художников с 1964 по 1966, с 1976 по 1978 и в 1983 - 1985 гг.  При его участии были запроектированы и построены мастерские дымковской игрушки, мастерские для художников на улице Труда и набережной Грина.
Родоначальник искусства ксилографии в Кировской области, А. М. Колчанов создал ряд интереснейших графических серий: «Земля Вятская», «Череповецкий металлургический», «Слобода Дымково», «Северное половодье», «Вятское Васнецовское кольцо», «Навечно в памяти» и др. Замечательны также его акварели и живописные полотна. Аркадий Михайлович – изумительный художник книги, всегда выступавший достойным соавтором. Им выполнены иллюстрации и оформление альбома  «Кировские места в Уржуме» (Л., 1970), книги «Сыновний поклон», изданной Волго-Вятским книжным издательством к 600-летию г. Кирова (за эту книгу ему присвоен диплом XVI Всероссийского конкурса книжного искусства). В издательстве «Советская Россия» им были оформлены и проиллюстрированы «Стихотворения» С. Есенина (1978), «Василий Тёркин» А. Твардовского (1980), «Поэмы» А. Блока (1986), «Стихотворения» В. Солоухина (1990). В 1994-1997 годах художник оформил 16 томов Кировской областной «Книги памяти», а также 10 томов «Энциклопедии Земли Вятской». А. М. Колчанов был участником более 150 выставок разного ранга (в том числе многих зарубежных и международных художественных выставок), 14 персональных выставок, из них 7 – в г. Кирове. Произведения этого выдающегося графика находятся более чем в 100 художественных музеях, в картинных галереях, в частных коллекциях в России и за рубежом. За большие творческие заслуги в 1974 г. Аркадий Михайлович был удостоен почётного звания «Заслуженный художник РСФСР», а в 1984 г. – звания «Народный художник России». В 1998 г. занесён в книгу «Кто есть кто в России.  В 2001 г. А. М. Колчанову присвоено звание «Почётный гражданин города Кирова».
Художник ушёл из жизни 16 августа 2008 г., а 24 июня 2009 года на доме № 62 по ул. Карла Маркса, в котором он проживал, установлена мемориальная доска.

  Заболоцкий Николай Алексеевич

Родился в восьми километрах от Казани, где его отец служил агрономом, а мать — сельской учительницей. Детство прошло в селе Сернур Уржумского уезда Вятской губернии (сейчас республика Марий Эл)^[1]. Одно из впечатлений, составляющих исходный жизненный «фонд» его поэзии, — «и зима, огромная, просторная, нестерпимо блистающая на снежных пустынях полей, развёртывала передо мной свои диковинные картины…». А рядом другое: «…человеческая жизнь вокруг была такая скудная! Особенно бедствовали марийцы — исконные жители этого края. Нищета, голод, трахома сживали их со свету…»^[2] В третьем классе сельской школы он уже «издавал» свой рукописный журнал и помещал там собственные стихи. С 1913 года по 1920-й жил в Уржуме, где учился в реальном училище, увлекался историей, химией, рисованием.

В ранних стихах поэта смешивались воспоминания и переживания мальчика из деревни, органически связанного с крестьянским трудом и родной природой, впечатления ученической жизни и пёстрые книжные влияния, в том числе господствующей предреволюционной поэзии — символизма, акмеизма: в то время Заболоцкий выделял для себя творчество Блока, Ахматовой.

В 1920 году, окончив реальное училище в Уржуме, он едет в Москву и поступает там на медицинское отделение университета. Очень скоро, однако, оказывается в Петрограде, где обучается на отделении языка и литературы Пединститута имени Герцена, которое и заканчивает в 1925 году, имея за душой, по собственному признанию, «объёмистую тетрадь плохих стихов». В следующем году его призывают на военную службу.

Служит он в Ленинграде, на Выборгской стороне, и уже в 1927 году увольняется в запас. Несмотря на краткосрочность и едва ли не факультативность армейской службы, столкновение с «вывернутым наизнанку» миром казармы сыграло в судьбе Заболоцкого роль своеобразного творческого катализатора: именно в 1926-27 годах он пишет первые свои настоящие поэтические произведения, обретает собственный, ни на кого не похожий голос^[2]. По окончании службы получил место в отделе детской книги ленинградского ОГИЗа, которым руководил С. Маршак.

Заболоцкий увлекался живописью Филонова, Шагала, Брейгеля. Умение видеть мир глазами художника осталось у поэта на всю жизнь.

Вместе с Даниилом Хармсом, Александром Введенским и Игорем Бахтеревым основал литературную группу ОБЭРИУ, на новом историческом этапе продолжившую традиции русского футуризма. В том же году принял участие в первом публичном выступлении обэриутов («Три левых часа») и начал печататься. Ставя целью возродить в поэзии мир «во всей чистоте своих конкретных мужественных форм», очистить его от тины «переживаний» и «эмоций», Николай совпадал с футуристами, акмеистами, имажинистами, даже с конструктивистами, однако, в отличие от них, проявлял явную интеллектуально-аналитическую направленность: обэриуты, по его мнению, должны не только «организовывать вещи смыслом», но и выработать новое мироощущение, новый способ познания или, применяя терминологию того же Филонова, «новый интеллектуальный вид».

Кто-то и посейчас величает нас «заумниками». Трудно решить, что это такое — сплошное недоразумение или безысходное непонимание основ словесного творчества? Нет школы более враждебной нам, чем заумь. Люди реальные и конкретные до мозга костей, мы — первые враги тех, кто холостит слово и превращает его в бессильного и бессмысленного ублюдка. В своём творчестве мы расширяем и углубляем смысл предмета и слова, но никак не разрушаем его. Конкретный предмет, очищенный от литературной и обиходной шелухи, делается достоянием искусства. В поэзии — столкновение словесных смыслов выражает этот предмет с точностью механики. Вы как будто начинаете возражать, что это не тот предмет, который вы видите в жизни? Подойдите поближе и потрогайте его пальцами. Посмотрите на предмет голыми глазами, и вы увидите его впервые очищенным от ветхой литературной позолоты. Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты «нереальны» и «нелогичны»? А кто сказал, что «житейская» логика обязательна для искусства? Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что, вопреки анатомической логике, художник вывернул лопатку своей героини и отвёл её в сторону. У искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать.

Мы расширяем смысл предмета, слова и действия. Эта работа идёт по разным направлениям, у каждого из нас есть своё творческое лицо, и это обстоятельство кое-кого часто сбивает с толку. Говорят о случайном соединении различных людей. Видимо, полагают, что литературная школа — это нечто вроде монастыря, где монахи на одно лицо. Наше объединение свободное и добровольное, оно соединяет мастеров — а не подмастерьев, художников — а не маляров. Каждый знает самого себя, и каждый знает, чем связан с остальными^[3].

По выходу из армии поэт попал в обстановку последних лет НЭПа. Хищнический быт всякого рода дельцов был чужд и враждебен ему. Сатирическое изображение этого быта стало темой стихов первого периода, которые составили его первую поэтическую книгу — «Столбцы». В 1929 году она вышла в свет в Ленинграде и сразу вызвала литературный скандал и издевательские отзывы в прессе. Оценённая как «враждебная вылазка», она, однако прямых распоряжений в отношении автора не вызвала и ему (при посредстве Н. Тихонова) удалось завязать особые отношения с журналом «Звезда», где было напечатано около десяти стихотворений, пополнивших Столбцы во второй (неопубликованной) редакции сборника.

Заболоцкому удалось создать удивительно многомерные стихотворения — и первое их измерение, заметное сразу же — это острый гротеск и сатира на тему мещанского быта и повседневности, растворяющих в себе Человека. Однако не всё так однозначно, как может показаться — другая грань «Столбцов», их эстетическое восприятие, требует некоторой специальной подготовленности читателя, потому что для знающих Заболоцкий сплёл ещё одну художественно-интеллектуальная ткань и взял для этого нитки пародии. В его ранней лирике изменяется сама функция последней, стирается её отрицательный знак — пародия становится позитивным стихотворным инструментом, утрачивая амплуа оружия внутрилитературной борьбы.

В «Disciplina Clericalis», (1926) идёт пародирование тавтологичной велеречивости Бальмонта, завершающееся зощенковскими интонациями; в стихотворении «На лестницах» (1928), сквозь кухонный, уже зощенковский мир вдруг проступает «Вальс» Владимира Бенедиктова; «Ивановы» (1928) раскрывает свой пародийно-литературный смысл, вызывая (далее по тексту) ключевые образы Достоевского с его Сонечкой Мармеладовой и её стариком; строки из стихотворения «Бродячие музыканты» (1928) отсылают к Пастернаку и т. д., и т. п.^[2].

Сборник «Стихотворения. 1926—1932», уже набранный в типографии, не был подписан в печать. Публикация новой поэмы «Торжество земледелия», написанной в какой-то степени под впечатлением «Ладомира» Велимира Хлебникова (1933), вызвала новую волну травли Заболоцкого. Угрожающие политические обвинения в критических статьях всё более убеждали поэта, что ему не дадут утвердиться в поэзии со своим собственным, оригинальным направлением. Это породило у него разочарование и творческий спад во второй половине 1933-го года, 1934, 1935 годах. Вот тут и пригодился жизненный принцип поэта: «Надо работать и бороться за самих себя. Сколько неудач ещё впереди, сколько разочарований и сомнений! Но если в такие минуты человек поколеблется — песня его спета. Вера и упорство. Труд и честность…» И Николай Алексеевич продолжал трудиться. Средства к существованию давала работа в детской литературе — в 30-х годах он сотрудничал в журналах «Ёж» и «Чиж», которые выпускал Самуил Маршак, писал стихи и прозу для детей (в том числе пересказал для детей «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле (1936))

Постепенно положение Заболоцкого в литературных кругах Ленинграда укреплялось. Многие стихи этого периода получили одобрительные отзывы, а в 1937 году вышла его книга, включающая семнадцать стихотворений («Вторая книга»). На рабочем столе Заболоцкого лежали начатые поэтическое переложение древнерусской поэмы «Слово о полку Игореве» и своя поэма «Осада Козельска», стихотворения и переводы с грузинского. Но наступившее благополучие было обманчивым.

19 марта 1938 года Заболоцкий был арестован и затем осуждён по сфабрикованному делу за антисоветскую пропаганду. В качестве обвинительного материала в его деле фигурировали злопыхательские критические статьи и клеветническая обзорная «рецензия», тенденциозно искажавшая существо и идейную направленность его творчества. От смертной казни его спасло то, что, несмотря на тяжелейшие физические испытания на допросах, он не признал обвинения в создании контрреволюционной организации, куда якобы должны были входить Н. Тихонов, Б. Корнилов и др.

«Первые дни меня не били, стараясь разложить морально и физически. Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом — сутки за сутками. За стеной, в соседнем кабинете, по временам слышались чьи-то неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось разорвать ботинки, так как я не мог переносить боли в стопах. Сознание стало затуманиваться, и я все силы напрягал для того, чтобы отвечать разумно и не допустить какой-либо несправедливости в отношении тех людей, о которых меня спрашивали…» Это строки Заболоцкого из мемуаров «История моего заключения» (опубликованы за рубежом на английском языке в 1981, в России в 1988^[2]).

Срок он отбывал с февраля 1939 г. до мая 1943 г. в системе Востлага НКВД в районе Комсомольска-на-Амуре; затем в системе Алтайлага в Кулундинских степях; с марта 1944 г. — в Караганде, уже освобождённым из-под стражи. Частичное представление о его лагерной жизни даёт подготовленная им подборка «Сто писем 1938—1944 годов» — выдержки из писем к жене и детям^[2].

В таких условиях Заболоцкий совершил творческий подвиг: закончил переложение «Слова о полку Игореве» (начатое в 1937 г.), ставшее лучшим в ряду опытов многих русских поэтов. Это помогло ему добиться освобождения и в 1946 г. переехать в Москву.

В 1946 году Н. А. Заболоцкого восстановили в Союзе писателей, он получил разрешение жить в столице. Начался новый, московский период его творчества. Несмотря на все удары судьбы, он сумел сохранить внутреннюю целостность и остался верным делу своей жизни — как только появилась возможность, он вернулся к неосуществлённым замыслам.

Период возвращения к поэзии был не только радостным, но и трудным. Были счастливые минуты вдохновения, были сомнения, а порой и чувство бессилия выразить то многое, что скопилось в мыслях и искало путь к поэтическому слову. Не случайно в написанных тогда стихотворениях «Слепой» и «Гроза» звучит тема творчества, вдохновения. Большинство стихотворений 1946—1948 годов относятся к шедеврам лирики Заболоцкого. В них чётко прослеживается преемственность творчества 30-х годов. Именно в этот период было написано поэтом одно из самых трагических стихотворений XX века «В этой роще берёзовой». Внешне построенное на простом и очень выразительном контрасте картины мирной берёзовой рощи, поющей иволги-жизни и всеобщей смерти, оно несёт в себе щемящую грусть, отзвук пережитого, намёк на личную судьбу и трагическое предчувствие «белых вихрей», общих бед. В 1948 году выходит третий сборник стихов поэта.

Не всё было просто в московской жизни Николая Алексеевича. Творческий подъём, проявившийся в первые годы после возвращения, сменился спадом и почти полным переключением творческой активности на художественные переводы в 1949—1952 годах. Время было тревожным. Опасаясь, что его идеи снова будут использованы против него, Заболоцкий зачастую сдерживал себя и не позволял себе перенести на бумагу всё то, что созревало в сознании и просилось в стихотворение. Положение изменилось только после XX съезда партии, осудившего извращения, связанные с культом личности Сталина.

На новые веяния в жизни страны он откликнулся стихотворениями «Где-то в поле возле Магадана», «Противостояние Марса», «Казбек». За последние три года жизни Заболоцкий создал около половины всех произведений московского периода. Некоторые из них появились в печати. В 1957 году вышел четвёртый, наиболее полный его прижизненный сборник стихотворений.

Хотя перед смертью поэт успел получить и широкое читательское внимание, и материальный достаток, это не могло компенсировать слабость его здоровья, подорванного ссылкой. В 1955 году у Заболоцкого случился первый инфаркт, а 14 октября 1958 года его больное сердце остановилось навсегда.

Похоронили поэта на Новодевичьем кладбище.

Лубнин Лев Михайлович

Родился в г.Лальске Архангельской губернии (ныне Лузский район Кировской области) в семье учителя. В 1926 г. окончил среднюю школу в с.Юма и поступил на филологический факультет Московского университета, но болезнь помешала учиться. В 1930 г. экстерном окончил Вятский пединститут. Преподавал в школах и техникумах г.Кирова, принимал активное участие в деятельности Вятской литературной организации. В 1937 г. был репрессирован. Участник Великой Отечественной войны. В 1951 г. вышел первый сборник рассказов Л.М.Лубнина "Комсомольский характер". Его творчество посвящено проблемам послевоенной деревни. Умер 23 октября 1993 года.

Чарушин Евгений Иванович

Родился(29 октября (11 ноября) 1901 – 18 февраля 1965), график, писатель, заслуженный деятель искусств России. Родился в Вятке в семье архитектора И.А. Чарушина. В 1922-1926 учился в Академии художеств, в том числе у А.А. Рылова. Известен как автор иллюстраций к детским книгам В.Бианки, С. Маршака, М. Пришвина и других. С 1929 начал писать рассказы. В годы Великой Отечественной Войны жил и работал в Кирове, иллюстрировал книги для детей и сборники стихов, писал картины на военные темы, занимался монументальной росписью, театральной декорацией. Умер в Ленинграде.

Порфирьев Борис Александрович

Родился (24 июля 1919 – 2 января 1990), писатель. Родился в сл. Кукарке Вятской губ. (ныне г. Советск), вскоре семья переехала в г. Вятку. Участник Великой Отечественной войны. Писать начал на фронте, первый рассказ был напечатан в 1945 году в журнале «Огонёк». Фронтовые рассказы позднее вошли в его первую книгу «Мои товарищи» (1947). Является автором около 40 книг, изданных в Москве, Ленинграде, Петрозаводске, Кирове. Некоторые книги переиздавались по 2-3 раза, переведены на иностранные языки. Награждён орденом Почёта.

Ситников Владимир Арсентьевич

(р. 1930), писатель, председатель Кировского отделения Союза писателей России

Писатель, написал более сорока книг, среди которых повесть «Русская печь», романы «Свадебный круг», «Летние гости»; имеет многочисленные публикации в журналах «Наш современник», «Волга»; две его пьесы - «Толкач из Парижа» и «Райская обитель» с успехом шли на сцене областного драматического театра имени С.М.Кирова; председатель Кировского отделения Союза писателей России, председатель редакционной комиссии многотомного издания "Энциклопедия земли Вятской", заслуженный работник культуры Российской Федерации.

Звание Почетного гражданина области присвоено постановлением Кировской областной Думы в 2000 году за долголетнюю творческую деятельность, направленную на прославление родного края и большой личный вклад в подготовку и издание «Энциклопедии земли Вятской».

Адрес публикации: https://www.prodlenka.org/metodicheskie-razrabotki/568973-dejateli-kultury-vjatskoj-zemli-o-velikoj-ote