Проектная деятельность "Былины Русской Земли"

Проектная деятельность на тему:

«Былины Русской Земли»

Былины — стихотворный героический эпос древней Руси, отразивший события исторической жизни русского народа преимущественно XI—XVI столетий. В народе распространено название: старины, старинки, старийнушки. В научной и научно - популярной литературе до 40-х годов XIX в. их чаще называли: сказки богатырские. Во всеобщее употребление термин былины вошел во второй половине XIX в. В. Ф. Миллер, а за ним другие ученые считали, что этот термин впервые был введен собирателем- любителем фольклора 30—40-х годов XIX в. И. П. Сахаровым, использовавшим выражение «Слова о полку Игореве» . Последние разыскания советских исследователей показали, что термины «былина» и «быль» как названия древнерусских эпических песен употребляли писатели и исследователи XVIII — начала XIX в. В некоторых областях эти названия встречаются и в народном языке.

Былины- это прежде всего героические народные песни о подвигах сильных, могучих защитников русской земли.

Былины - это поэтические, художественные произведения. В них много неожиданного, удивительного, невероятного. Однако в основе своей они правдивы: передают народное понимание истории, народные представления о долге, чести, справедливости.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ БЫЛИН

В фольклористике существуют разные взгляды на время возникновения былин. Одни исследователи (В. Ф. Миллер, Б. и Ю. Соколовы и др.) считают, что жанр былин сложился в условиях Киевской Руси, одновременно описываемым событиям, и в последующее время получил лишь развитие.

Другие ученые (М. Е. Халаиский, С. К. Шамбинаго и др.) утверждали, что былины в основном созданы в Московской Руси.

В недавнее время была выдвинута интересная теория, которая утверждает, что былины в основном сформировались в средние века, после падения Киевской Руси, как героические песни, объединенные образом стольного города Киева и киевского князя Владимира. Согласно этой теории, былины слагались как песни о прошлом, а не о современности. «Эпическое время» былин — эпоха Киевской державы, рисующаяся в былинах как время, когда народ совершал подвиги и восстанавливал справедливость;

этим эпическое время противопоставлялось современности с ее сепаратной политикой князей и татарским игом на Руси.

Несомненно следует признать, что по происхождению былины — эпические песни феодальной Руси. Как особый жанр они получили первоначальное развитие в процессе создания древнерусского государства. В своем развитии былины проходят несколько этапов, соответствующих исторической действительности и отражающих ее. Продолжая традиции эпического творчества восточнославянских племен, из которых спустя несколько столетий сложилось Киевское государство, исторический эпос домонгольского периода Руси, как можно судить по дошедшим до нас текстам, представлял сумму отдельных песен, прославляющих могущество и величие Киевского государства.

Во время татарского ига возникает понятие Киевской Руси, как эпического времени былин, и намечается циклизация эпоса, воспитывающего патриотические чувства и устремления народа; при этом основным образом русского эпоса становится образ богатыря, объединяющего все лучшие силы государства для сокрушительного отпора врагу. В тот же период развитие древнерусских городов как важных государственных и культурных центров приводит к освещению в эпосе общественного и семейного быта Руси, ее идейной и культурной жизни. Оба эти периода явились временем расцвета былевого эпоса. И хотя мы не имеем записей былин, сделанных до XVII столетия, устойчивость содержания и формы древнерусского эпоса позволяет рассматривать основной состав былин как народное творчество средневековой Руси.

В условиях Московского государства и после реформ петровского времени жанр былин продолжает жить и развиваться, но в основном отображает те же исторические события, что и в ранее созданных произведениях. Новые же тексты былин появляются в большинстве случаев как пересказы повестей и сказочного эпоса. Былины в Московской Руси, несомненно, не оставались неизменными; в них привносились черты современной общественной и политической борьбы, культуры и быта; они осмыслялись как произведения, говорящие о настоящем, хотя они и повествовали о прошлых временах.

ИСТОРИЯ СОБИРАНИЯ

Значительную трудность создает то обстоятельство, что до нас не дошло, а может быть вовсе не имелось, записей былин ранее начала XVII века. Самые старшие былинные записи имеют всего лишь 300-летнюю давность. Принимая же во внимание неизбежную изменчивость всякого фольклорного текста в устной передаче из поколения в поколение, приходится признать, что даже наши древнейшие записи былин не сохранили былины в их первоначальном содержании и форме. Более поздние записи былин, сделанные учеными собирателями из уст народа в XVIII—XX вв., вполне естественно включили в себя ряд еще дальнейших «наслоений» и подверглись большим или меньшим изменениям и привнесениям со стороны длинного ряда поколений отдельных сказителей. Восстановление первоначального вида каждой былины и ее дальнейшей эволюции может быть (и то относительно) сделано лишь на основании внимательного сравнения и сопоставления всех дошедших до нас вариантов былины как старых, так и новых записей. Этим объясняется, почему ученые фольклористы так дорожат каждой старой рукописью с былинным текстом и каждой новой записью былины на один и тот же сюжет.

Былинных сюжетов насчитывается всего около 40, записей же былинных текстов сейчас накопилось свыше 1 500 номеров.

Древнейшей записью русских эпических песен является запись исторических песен, почти современная воспеваемым в них событиям, сделанная для англичанина Ричарда Джемса, жившего в России в 1619—1620. Собственно былинных текстов в рукописях XVII в. дошло до нас пять. Самым древним рукописным текстом является «Сказание о киевских богатырях, как ходили в Царьград и как побили цареградских богатырей и учинили себе честь» (в конце текста это «Сказание» названо «Богатырским словом»). Этот и им подобные рукописные тексты былин XVII в. надо рассматривать вместе с другими рукописными былинными текстами XVIII и начала XIX вв.

Сейчас в науке известно таких старинных записей XVII—XIX вв. былин, излагающих семь былинных сюжетов (Сказание о 7 богатырях, былина о Михаиле Потыке, Алеше Поповиче и Тугарине, Ставре Годиновиче, Михаиле Даниловиче, неизвестная былина и былина об Илье Муромце и Соловье разбойнике); среди них наибольшее количество рукописных текстов передает последний сюжет. Эти записи былин сделаны конечно не с научной целью, а в целях занимательного чтения. Недаром они в своих заглавиях носят характерные для книжной литературы XVII—XVIII веков названия — «Слово», «Сказание» и «История». Читателями этих текстов были, судя по записям на рукописях, представители средних и низших классов указанной эпохи.

От середины XVIII в. дошел до нас замечательный сборник былин, составленный казаком Киршей Даниловым для уральского богача заводчика Демидова и заключавший в себе свыше 70 песен. Несколько (именно 26) былин из этого сборника были изданы Якубовичем в 1804 г.; более научно и полно (хотя опять не все былины были помещены), под заглавием «Древние российские стихотворения», этот сборник был издан в 1818 г. Калайдовичем. Вполне научного издания с дополнениями сборник Кирши Данилова дождался лишь в начале XX века.

Открытие богатств русского былинного эпоса падает на 60—70-е гг. XIX в. В 1861—1867 гг. вышли в свет «Песни, собранные П. Н. Рыбниковым» (224 номера былин), а в 1872 г. — «Онежские былины», записанные в 1871 г. А. Ф. Гильфердингом (318 номеров). Это было полным откровением для фольклористов. Оба собирателя записывали былины в Олонецкой губернии, получившей в науке название «Исландии русского эпоса». Заслуга этих собирателей заключается в их стремлении к максимальной точности записи и указании, у какого сказителя сделана запись, а также в чрезвычайно ценных наблюдениях над условиями жизни эпоса в устах северного крестьянства. Особенно велико значение сборника Гильфердинга, обратившего большое внимание на роль личности сказителей и расположившего собранный им былинный материал не по сюжетам, а по сказителям. С тех пор этот метод расположения эпического материала (не только былин, но и сказок) стал обязательным требованием для научных сборников по русскому фольклору.

В течение 1862—1874 гг. выходили выпуски посмертного труда «Песни, собранные П. В. Киреевским» (всего 11 тт.). Песни эти собирались известным славянофилом в течение десятков лет, ценность этого сборника былин — в наличии былинных записей из разных мест центральной России и Поволжья.

В XIX в. делались и другие частичные записи былин; былины, печатавшиеся в более мелких изданиях или журналах, объединены в два сборника: Н. С. Тихонравова и В. Ф. Миллера, «Былины старой и новой записи», М., 1894 г. (85 номеров) и В. Ф. Миллера, «Былины новой и новейшей записи», М., 1908 г. (108 номеров). На самом рубеже XX в. было произведено открытие былинных богатств, на этот раз еще севернее — в Архангельской губернии. Молодые тогда ученые собиратели совершили поездки за былинами в разные края этой обширной губернии; в результате наука обогатилась обстоятельными сборниками былин: А. В. Маркова, «Беломорские Былины», М., 1901 (116 номеров); А. Д. Григорьева (всего 424 номера), «Архангельские Былины и исторические песни», т. I, М., 1904 и т. III, M., 1910 (том II не вышел) и Н. Е. Ончукова, «Печорские Былины», П., 1904 (101 номер). Сборники эти по технике записи и принципам издания стоят на высоте современных научных требований.

Делались систематические записи и в других местах — правда, не давшие такого обилия текстов: в Белозерском крае (Б. и Ю. Соколовы — 28 номеров), в Саратовском крае (М. и Б. Соколовы и другие — 24 номера), в Сибири (Тан-Богораз, Гуляев и др. — 27 номеров); довольно значительный былинный материал записан у казаков донских, терских, уральских, оренбургских (собрания Листопадова, Арефина, Догадина, Железновых, Мякушина, Панкратьева, Карпинского3.

Наконец в 1926—1928 гг., по давно задуманному плану и под непосредственным руководством Б. и Ю. Соколовых, были предприняты экспедиции в б. Олонецкую губернию на Онежское озеро, Водлозеро и на Кенозеро (теперь Карельская республика и часть Вологодской губернии), как-раз в те места, где некогда производились записи былин Рыбниковым и Гильфердингом. Эта экспедиция «по следам Рыбникова и Гильфердинга», с одной стороны, дала возможность записать 370 номеров былинных текстов, с другой — сделать важные для науки наблюдения над законами былинных традиций на протяжении трех-четырех поколений, установить характер происходящих изменений в эпосе и законы его отмирания.

ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ РАСПРОСТРАНЕНИЕ

Наблюдения над географическим распространением былин по месту сделанных записей показали, что, хотя главным хранителем былинного эпоса является далекий, глухой север — Архангельская губерния, б. Олонецкая губерния, Сибирь, — былины в XIX веке, и частью даже в XX в., были записаны понемногу в северной и южной Великороссии (губернии Московская, Новгородская, Ленинградская, Владимирская, Калужская, Тульская, Орловская, Смоленская, Воронежская), в Поволжьи — Среднем и Нижнем (губернии Нижегородская, Саратовская, Ульяновская, Самарская) и среди русского казачества на Тереке, Волге, Дону и по Уралу. Это дало право предполагать, что в более древнее время былины пелись среди всего великорусского населения. Что касается следов бытования русских былин на Украине, то таких следов очень немного. Былин в подлинном смысле — записано не было. Ученые извлекают косвенные данные из употребления в украинском фольклоре былинных имен (например, Олексий Попович, Чурило, Михайлик) и частью сходных сюжетов и некоторых свидетельств XVI века, например, предания об Илье Муромце и его гробнице в Киевских «пещерах».

Чрезвычайно редки, почти случайны, записи былин, или сказок с содержанием былин, и в Белоруссии. Тем не менее, на основании некоторых исторических свидетельств [например письмо оршанского старосты Кмиты Чернобыльского (1574 г.) с упоминанием имен Ильи Муромца и Соловья Будимировича] можно думать, что былинный эпос был некогда распространен и на юге и на юго-западе Руси. Более веские выводы по этому вопросу получаются в результате историко-социологического рассмотрения содержания былин.

Эпоха записи устных былин [XVIII—XX вв.] застает былины бытующими почти исключительно среди крестьянского и лишь частично среди казацко-русского населения. Это давало исследователям известное право называть былинный эпос «народным», подразумевая под последним термином крестьянство.

Однако внимательное изучение содержания и формы былины привело к непреложному теперь выводу, что былинный эпос явился сложной продукцией различных социальных групп и различных эпох. Каждая социальная группа и каждая новая эпоха, с одной стороны, вносили в былинный эпос свои новые песни, а с другой — усваивали и, усваивая, по-своему, когда бессознательно, когда сознательно, перерабатывали и приспособляли к своим вкусам прежний эпический материал. Поэтому, в целях правильного историко-социологического истолкования русских былин, исследователю нужно заниматься постепенным снятием верхних напластований, чтобы дойти до первоначального слоя каждой былины и вместе с тем изучить ее дальнейшие переработки.

УСЛОВИЯ БЫТОВАНИЯ БЫЛИНЫ СРЕДИ СЕВЕРНОГО КРЕСТЬЯНСТВА

О крестьянстве приходится говорить не столько как о классе, создавшем былины, сколько как о классе, сохранившем в силу консервативности своего быта то эпическое наследие, какое было некогда получено прежними крестьянскими поколениями от носителей и слагателей эпических песен других социальных классов и групп.

Но так как былинная устная традиция сохранилась почти исключительно у крестьян, то естественно уделить прежде всего внимание условиям ее бытования в крестьянской среде и современным крестьянским носителям былин — «сказителям».

Лучше всего к эпохе научных записей [вторая половина XIX в.] былина сохранилась на севере в бывшей Олонецкой и Архангельской губерниях. Для этого было много оснований: отдаленность севера от политических и культурных центров, часто необычайная глушь заброшенных среди лесов и озер селений, отсутствие хороших путей сообщения, даже разобщенность на большой период (например, вследствие весенней и осенней распутиц), отдаленность селений друг от друга, наличие целого ряда промыслов, как рыбный, соединенный с длинным процессом плетения сетей или с долгими ожиданиями ветра на берегу озера, реки или моря, или лесной промысел, заставляющий лесорубов проводить долгие зимние ночи без дела в лесной избушке, — все это, вместе с тугим проникновением в эту дикую глушь грамотности, создавало вплоть до революционной эпохи благоприятную обстановку для сохранения старинного эпоса в его устном бытовании.

Известную роль сыграли также такие обстоятельства, как отсутствие на севере крепостного права, что не могло не сказаться, вместе с упорной борьбой с окружающей суровой природой, на выработке характера северного великоросса с его чувством достоинства, большим упорством в работе, смелостью и предприимчивостью. Былинные богатыри и их удаль, естественно, были особенно понятны и близки сознанию северовеликоросса. Несомненно также, что в силу тех или других природных и хозяйственно-экономических условий население севера обладает особой художественной одаренностью, что сказалось не только в исключительно богатом по содержанию и форме словесном фольклоре (например, знаменитые северные причитания, свадебные песни, заговоры и сказки), но и в области изобразительного искусства (сравните, например, деревянную архитектуру).

Собиратели русского фольклора

Петр Киреевский

Яркий представитель славянофильства, Петр Васильевич Киреевский - один из лучших собирателей русских народных песен, былин, духовных стихов и сказок, которому фольклористы обязаны не только обширностью собранного материала, но методами его научной обработки.

Биографии почти всех славянофилов начинаются с описания родительского гнезда, сформировавшее их предпочтения и характеры прежде, чем они сами осознали себя. Родительские гнёзда славянофилов – это хорошо обустроенные, прочные, насиженные, выросшие на тучных хлебах крепостного права и незримо уходящие корнями в народную жизнь, питаясь ее соками.

Киреевский Петр Васильевич (11.II.1808 - 25.Х.1856) - русский литератор, фольклорист. Брат И. В. Киреевского. Славянофил. В выработке исторических воззрений славянофилов сыграла важную роль статья Киреевского "О древней русской истории. (Письмо к М. П. Погодину)" ("Москвитянин", 1845, No 3), в которой дана критика взглядов М. П. Погодина. Более четверти века (1830-1856) Киреевский посвятил собиранию народных песен. Привлек к этому А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, В. И. Даля, Аксаковых и др. Всего Киреевский собрал более 10 тысяч песен, но в тяжелых условиях цензуры при его жизни напечатана только 31 песня. Киреевский видел в народных песнях наиболее чистое проявление "национального духа". Киреевский Петр Васильевич (11[23].02.1808—25.10 [6.11].1856), собиратель и издатель народных песен, переводчик. Родился в с. Долбино Калужской губ.

Семья Киреевских принадлежит к числу старинных дворянских родов. В грамоте на обширное Долбинское поместье говорится, что оно пожаловано государем Михаилом Федоровичем семье В. С. Киреевского «за отца его многие службы», который «при царе Василье, в тяжелое и прискорбное время за веру христианскую и за святые Божьи церкви и за всех православных христиан против врагов наших, польских и литовских людей, которые до конца хотели разорить Царство Московское и веру христианскую попрать… стоял крепко и мужественно и много дородства, и храбрости, и службы показал».

С тех пор с. Долбино в Белевском у. Тульской губ. станет родовым дворянским гнездом Киреевских. Отец Киреевского — Василий Иванович при Павле I служил в гвардии, выйдя в отставку, поселился в Долбино, где занимался, по его словам, «божественной наукой» — химией. Но при всей своей склонности к естественным наукам, он не стал вольтерьянцем. Сохранились известия, что отец будущих славянофилов сжег в своем Долбинском имении сочинения Вольтера. Он умер 1 нояб. 1812 в Орле, заразившись больничным тифом при оказании помощи раненым в госпитале. Авдотья Петровна Киреевская (урожд. Юшкова) в 23 года осталась вдовой с тремя малолетними детьми — шестилетним Иваном, четырехлетним Петром и годовалой Марией. Она переезжает с детьми к бабушке М. Г. Буниной, жившей в Долбино у своей младшей дочери Е. А. Протасовой, тоже рано овдовевшей и оставшейся с двумя дочерьми — Машей и Сашей. В 1813 к ним приезжает овеянный славой участника Бородинского сражения и автора «Певца во стане русских воинов» В. А. Жуковский, приходившийся сводным братом Е. А. Протасовой по отцу. Любовь поэта к Маше Протасовой станет драмой всей его жизни. И в эти же годы в Муратово, а затем в Долбино, Жуковский — будущий воспитатель наследника престола, фактически возьмет на себя воспитание своих осиротевших племянников и племянниц — Ивана, Петра, Маши и Саши. Это во многом определило их дальнейшие судьбы: религиозно-философские искания Ивана и подвижническую собирательскую деятельность Петра. Жуковский разработал для детей программу домашнего образования, а самой Авдотье Петровне и ее сестрам писал в 1816: «Я давно придумал для вас работу, которая может быть для меня со временем полезна. Не можете ли вы собирать для меня русские сказки и русские предания: это значит заставлять себе рассказывать деревенских наших рассказчиков и записывать эти рассказы. Не смейтесь. Это национальная поэзия, которая у нас пропадает, потому что никто не обращает на нее внимания: в сказках заключаются народные мнения; суеверные предания дают понятия о нравах их и о степени просвещения и о старине».

Пройдет 15 лет, и сын Авдотьи Петровны Петр Киреевский приступит к созданию национального свода фольклора.

В 1822 семья Киреевских переехала в Москву, чтобы продолжить образование детей. Среди учителей братьев Киреевских — ведущие профессора Московского университета. Братья занимаются по одной и той же программе у одних и тех же учителей, а в 1828 одновременно дебютируют в журнале «архивных юношей» «Московский вестник». Иван выступит со статьей «Нечто о характере поэзии Пушкина», которая сразу же заставила говорить о нем как о ведущем критике. «Благословляю его обеими руками писать — умная, сочная, философская проза», — пишет Жуковский Авдотье Петровне. Дебют Петра был более скромен. Он опубликовал в журнале московских любомудров перевод из Кальдерона. В совершенстве владея семью языками, он всю жизнь будет заниматься переводами, но опубликует лишь несколько из них. Так, в 1829 в Москве вышла книга, на титульном листе которой значилось: «Вампир. Повесть, рассказанная лордом Байроном. Пер. с английского П. К.». К лорду Байрону она не имела никакого отношения, но представляла характерный образец европейского «неистового романтизма». В примечаниях П. Киреевского приводились довольно обстоятельные сведения о фольклорных источниках «страшилок» об упырях и вурдалаках.

Завершили свое образование братья Киреевские в Германии, что тоже соответствовало программе, которую разработал для них Жуковский, советовавший своей долбинской сестре: «Они непременно должны быть отданы в университет и, если можно, в немецкий». Характерно, что то же самое Жуковский писал после первого знакомства с 15-летним лицеистом Пушкиным: «Ему надобно непременно учиться, и учиться не так, как мы учились!.. Я бы желал переселить его года на три, на четыре в Геттинген или какой-нибудь немецкий университет». Братья Киреевские прошли эти немецкие университеты, получив самое лучшее по тем временам образование. Но на Западе они стали не западниками, а славянофилами. Петр писал брату из Мюнхена: «Только побывши в Германии, вполне понимаешь великое значение Русского народа, свежесть и гибкость его способностей, его одушевленность. Стоит поговорить с любым немецким простолюдином, стоит сходить раза четыре на лекции Мюнхенского университета, чтобы сказать, что недалеко то время, когда мы опередим их в образовании».

Братья Киреевские отправились в Мюнхенский университет, прежде всего, слушать лекции Шеллинга. «Я направлялся к нему, как к здешнему папе, на поклонение», — писал Петр. Почти все любомудры — Веневитинов, Тютчев, Шевырев, В. Одоевский причисляли себя к шеллингианцам. Петр и Иван конспектируют лекции Шеллинга, подолгу беседуют со знаменитым философом, но все более убеждаются в том, что «Колумб нашел не то, что искал», что «гора родила мышь». Зато в Мюнхене братья обрели дружбу с секретарем русского посольства Ф. Тютчевым, стали одними из первых его читателей и почитателей.

Петр вернулся в Россию в к. 1830. А 12 июля 1831 поэт Н. Языков, гостивший в подмосковном имении Киреевских Ильинское, сообщал брату Александру: «Главное и единственное занятие и удовольствие составляют мне теперь русские песни. П. Киреевский и я, мы возымели почтенное желание собрать их и нашли довольно много еще не напечатанных и прекрасных. Замечу мимоходом, что тот, кто соберет сколько можно больше народных песен, сличит их между собою, приведет в порядок и проч., тот совершит подвиг великий и издаст книгу, какой нет и не может быть ни у одного народа, положит в казну русской литературы сокровище неоценимое и представит просвещенному миру чистое, верное, золотое зеркало всего русского. Не хочешь ли и ты участвовать в сем деле богоугодном и патриотическом?»

Именно такую задачу — создать национальный фонд фольклора, как золотое зеркало всего русского, — П. Киреевский и Н. Языков составили уже в самом начале, при первых записях. С 1831 собирательская деятельность Киреевского стала фактом национальной культуры. Отныне он — центр и глава целого движения, у него, вслед за братьями Языковыми, появляются корреспонденты и помощники почти во всех губерниях России.

Хотя сама идея Собрания Русских Песен, как единого песенного свода, принадлежала не Киреевскому, а Пушкину. И собирательская деятельность Киреевского начиналась с записей для собрания Пушкина. Тем большее значение приобретает тот факт, что Пушкин и др. собиратели передали свои записи молодому Киреевскому. Произошло это 26 авг. 1833, когда Пушкин, Соболевский и Шевырев, встретившись в Москве, в доме Елагиных-Киреевских у Красных ворот, приняли решение передать все свои записи и само дело издания большого собрания Киреевскому. Речь шла именно о большом собрании, о соединении всех имевшихся «малых» в единый песенный свод. Вскоре после этой встречи Соболевский сообщал Востокову, что Киреевский «уже получил от Языкова, Шевырева и А. Пушкина более тысячи повестей, песен и так называемых стихов».

Киреевский сразу же приступил к осуществлению этого грандиозного замысла. Через 3 недели после встречи у Красных ворот он писал Н. Языкову: «Знаешь ли ты, что готовящееся Собрание Русских Песен будет не только лучшая книга нашей Литературы, не только из замечательнейших явлений Литературы вообще, но что оно, если дойдет до сведения иностранцев в должной степени и будет ими понято, то должно ошеломить их так, как они ошеломлены быть не желают! Это будет явление беспримерное».

У Киреевского были все основания для такого утверждения. «У меня теперь под рукою большая часть значительнейших собраний иностранных народных песен», — сообщал он Н. Языкову в том же письме, сравнивая эти иностранные собрания с готовящимся русским и приходя к выводу, что большинство из иностранных сборников составлены «не по изустному сказанию, а из различных рукописей» и что песни в них «обезображенные и причесанные по последней картинке моды».

По предварительным подсчетам самого Киреевского издание в 1833 должно было состоять из 4 томов, что в количественном отношении тоже значительно превышало все знаменитейшие зарубежные собрания. «Известнейшее собрание шотландских песен Вальтера Скотта, — писал он по этому поводу, — содержит в себе 77 нумеров, собрание шведских песен, которого количественному богатству дивятся, заключает в себе 100 нумеров». У самого Киреевского к тому времени было уже более 2000 «нумеров», «могущих поступить в печать». А открываться это собрание должно было пушкинским предисловием. Существует прямое свидетельство Киреевского о том, что Пушкин обещал написать предисловие. В набросках поэта н. 30-х сохранился план статьи о народных песнях.

В предисловии к изданию «Русских Народных Стихов» 1847 Киреевский приводит полный список своих вкладчиков, дающий представление о масштабах и значении издания. За внешне скупыми строками этого списка — подвиг целого поколения подвижников народной культуры пушкинской поры.

Начинается список с имен трех братьев Языковых и почти всей семьи Языковых, которая осуществляла записи в Симбирской и Оренбургской губерниях. Затем следует: «А. С. Пушкин еще в самом начале моего предприятия доставил мне замечательную тетрадь песен, собранных им в Псковской губернии». А уже далее перечисляются имена др. вкладчиков и их вклады. Среди этих имен А. Х. Востоков, Н. В. Гоголь, М. П. Погодин, И. М. Снегирев, С. П. Шевырев, К. Д. Кавелин, Д. П. Ознобишин, А. Ф. Вельтман, В. И. Даль, А. Н. Кольцов, С. А. Соболевский, П. И. Якушкин.

Изданию 1833, как и изданию 1838, тоже почти подготовленному, не суждено было увидеть свет. Лишь в 1847 в «Чтениях в Императорском обществе истории и древностей при Московском университете», выходивших под редакцией М. О. Бодянского, были изданы «Русские Народные Стихи». Все попытки Киреевского в предыдущие годы провести их через обычную и духовную цензуру не увенчались успехом. Стихи были изданы в «Чтениях», не подлежавших цензуре как чисто научное издание, под видом древности невинной. В предисловии Киреевский особо подчеркивал, что это «не церковные гимны и не стихотворения, составленные духовенством в назидание народа, а плоды народной фантазии, носящие на себе и все ее отпечатки». Это была первая публикация духовных стихов (термин появился позднее), основанных, в большинстве своем, на апокрифах, что и явилось причиной вмешательства духовной цензуры.

В последние годы жизни Киреевский живет в своем орловском имении Киреевская Слободка, сообщая родным, что почти все время занят «приведением своих песен хоть в некоторый порядок». Его верным помощником становится младшая сестра Мария Васильевна. В 1852 четыре текста, в т. ч. 2 былины, были опубликованы в первом выпуске «Московского сборника» И. С. Аксакова. Киреевский подготовил тексты и для второго «Сборника», но он был запрещен. Среди подозрительных по смыслу оказалась и статья К. Аксакова «Богатыри времен великого князя Владимира по русским песням», в которой автор, по мнению цензуры, «из песен и сказок вывел небывалую в России общину и вольницу и дерзает богатырей ставить против великого князя». Статья К. Аксакова появилась в печати лишь в 1856 в «Русской беседе» А. И. Кошелева одновременно с продолжением публикации из Собрания народных песен П. В. Киреевского с послесловием А. С. Хомякова. Это была последняя прижизненная публикация Киреевского.

В июле 1856 Авдотья Петровна, встретившись с младшим сыном Петром на похоронах старшего сына Ивана, напишет Аксаковым: «Петр В. состарился как 80-летний, помолитесь о нем…» Через 3 мес. она приедет в Киреевскую Слободку к умирающему 48-летнему младшему сыну. 25 окт. 1856 Авдотья Петровна сообщит родным: «Петр скончался, как праведник, выдержавши терпеливо жестокую болезнь и тела и души». Похоронен Киреевский в Оптиной Пустыни.

Рыбников Павел Николаевич

Известный собиратель былин. Родился 24-го ноября 1831 г. в Москве, умер 17-го ноября 1885 г. в Калише. Предки его были Московскими купцами-старообрядцами. Отец Павла умер, когда ему было около 5 лет, оставив семью с довольно ограниченными средствами. Это не помешало, однако, младшему из братьев, Павлу Р., получить хорошее образование, — сперва домашнее, давшее ему прекраснее знание иностранных языков, затем — в гимназии и, наконец, в Университете. В 3-ей Московской (реальной) Гимназии, когда поступил в нее Р. в 1844 г., Директором был известный педагог П. Погорельский; преподавательский персонал насчитывал в своей среде целый ряд лиц, причастных к науке и литературе, как, напр., П. Перевлесский, В. Клоссовский, С. Шестаков, Б. Ордынский, М. Н. Капустин и, наконец, Ф. И. Буслаев (с 1841 по 1846 г.). Несмотря на материальные затруднения — по словам сестры, "ему приходилось с младших классов давать уроки", — Рыбников учился блестяще и кончил в 1850 г. курс гимназии с серебряной медалью. В промежутке между 1850 г. и 1854 г. Р. совершил путешествие за границу в качестве переводчика при К. Т. Солдатенкове (указание на связи Р. с Московским старообрядчеством) и Н. П. Боткине, причем, по собственным словам его, довольно долго жил в Италии. Поступив в 1854 г. на Филологический Факультет Московского Университета, Р. на первом же курсе успел зарекомендовать себя переводами из Тацита у проф. П. М. Леонтьева, а на втором — читал у проф. Шевырева, вместе с А. А. Котляревским, свою работу о II томе "Мертвых Душ" (Университетские отчеты 1854—1858 гг.). Другими учителями его были Шестаков, Буслаев, Бодянский.

Он слушал Кудрявцева, Соловьева, Грановского, которого застал еще на кафедре, Тихонравова. Кончил Рыбников курс кандидатом в 1858 г. Не менее плодотворным в своем роде было для Петра также и то деятельное участие, какое он принимал в студенческой жизни. По словам сестры, "он часто говорил на сходках и все, время был под надзором полиции", вследствие чего, "из боязни обыска, чтобы не пугать мать", с которою жил вместе, уехал и жил то с тем, то с другим из товарищей: А.А. Козловым (известным впоследствии профессором философии Киевского Университета), М. Я. Свириденко (был потом управляющим книжного магазина Кожанчикова в Петербурге), Вл. Власьевым (держал магистерские экзамены по уголовному праву). Другими товарищами и современниками Рыбникова по Университету были А. А. Котляревский, талантливый переводчик Рассадин, Александр и Федор Веселовские. Из них Котляревский и Рассадин вместе с Козловым занесены были гр. А. А. Закревским в знаменитый "список подозрительных лиц 1859 г.". Но неосторожно было бы отсюда заключать о действительной партийной принадлежности всех их и Николая в том числе: правильней было бы указать вообще на свободомыслие тогдашней молодежи, питавшейся идеями передовой журналистики. Всюду возникали кружки для совместного горячего обсуждения всевозможных вопросов современности, — преимущественно социально-политических, и философских. Одним из таких был и кружок Козлова и Рыбникова. Последнего занимали Фейербах, Макс Штирнер, Луи Блан, Прудон, а также Гегель, Вико, и Монтескье. Но интересы этого кружка, еще более широкие, всего лучше, может быть, определяет тот факт, что эти идейные ученики "Современника" сказались вдруг (с 1854—1855 гг.) в самых тесных личных отношениях с человеком диаметрально противоположного направления, А. С. Хомяковым. В своем некрологе Хомякова (1860 г.) Козлов рассказал, как этот большой Московский барин и знаменитый писатель приезжал на поздние собрания безвестных студентов-"бедняков", где-нибудь "в душной мансарде", для споров о науке и философии. Рыбникову это знакомство с Хомяковым дало очень много. В. И. Модестов, говоря о широкой образованности его, упоминает, между прочим, и о хорошем знании богословской литературы, — очевидное влияние Хомякова. Через последнего Рыбников сблизился и с другими славянофилами: К. С. и И. С. Аксаковыми, Юрием Самариным (со всеми ими он потом переписывался). В деле сближения со славянофилами немалую роль сыграла не умиравшая в Павле старообрядческая традиция и вообще органическая близость его к народу.

Говорят, в детстве нянька сказывала ему былины. Трудно поэтому ему было не заинтересоваться, когда после смерти Петра Кирeевского, начались заботы об издании его собрания, когда появился П. И. Якушкин, а затем П. В. Шейн из Симбирской губернии со своими былинами и историческими песнями, Р. давал уроки детям Хомякова и летом 1858 г. жил в его Тульском имении Богучаровe. От него он получил рекомендацию в Черниговскую губернию к помещику Жеребцову (имение Лаврики или Лаврентьево), а вместе с тем и в Черниговские староверческие слободы — для изучения раскола и записи песен. Р. удалось сделать много записей, но результат всего этого был вполне неожиданный — арест и гибель всего собрания, сожженного вместе со всеми его бумагами г-жой Жеребцовой (французское письмо ее к матери Р.). Причиною ареста были, по совокупности, и споры Рыбникова с Черниговским архиереем, вызвавшие неудовольствие полиции, и отсутствие паспорта, и едва ли не более всего — то "русское платье", в которое он яко бы "переряживался" при этом своем "хождении в народ".

По свидетельству сестры его, Рыбников не для чего было специально переряживаться по той простой причине, что он вообще тогда носил это русское платье, т. е. поддевку, рубаху, высокие сапоги — согласно со своими славянофильскими устремлениями. Несмотря на хлопоты друзей-славянофилов, прежде всего, конечно, Хомякова, через таких влиятельных лиц, как Шеншина и особенно фрейлина А. Ф. Тютчева, Павел Николаевич был сослан в Олонецкую губернию. Бдительный Герцен не преминул по этому поводу поместить в "Колоколе" (№ 51, от 1-го сентября 1859 г.) заметку, полную сарказма.

Рыбников Павел Николаевич  прибыл в Петрозаводск, вероятно, к началу весны 1859 г. и 10июня уже был записан в число канцелярских служителей Канцелярии начальника губернии. Местная интеллигенция, сплошь чиновничья, встретила его с недоверием и страхом, но то был только первый момент. Очень скоро положение  вполне определилось и упрочилось, как самое благоприятное и в служебном, и в общественном отношении.  По примеру  Герцена и Салтыкова он очень быстро стал повышаться по службе: 30 ноября того же 1859 г. Рыбников  был уже делопроизводителем Губернского Комитета; в 1860 г.  младшим помощником Правителя Канцелярии губернатора; в 1861 г.  секретарем Статистического Комитета и младшим чиновником особых поручений; в 1862 г.  старшим чиновником особых поручений; в 1863 г. советником Губернского Правления. Начальство у него было хорошее, все три губернатора: Н. П. Волков, еще в 1858 г. подавший правительству проект эмансипации; А. А. Философов.

Он деятельно работал над собиранием всевозможных сведений о практических потребностях местной жизни. Эти труды его, часто довольно обширных размеров, появлялись в "Олонецких Губернских Ведомостях", затем в "Памятных книжках Олонецкой губернии". Статистической, но уже неофициальной явилась работа его по составлению в 1864 г. таблиц сравнительного спроса в губернии на журналы и газеты и на игральные карты. Отсюда был прямой переход к таким культурнопросветительным начинаниям среди местного населения, как организация и открытие, в январе 1860 г., городской Публичной Библиотеки. Тот факт, что Рыбников  был избран ее библиотекарем, самый подбор газет и журналов указывают на то, что Р. должен был принимать во всем этом самое живое участие. Не имея солидной поддержки, Библиотека просуществовала только до 1862 г. 

Но в 1865 г. Рыбниковвновь принялся за аналогичное дело — снабжение книгами библиотеки Уездного Училища, после того, как в нее получили доступ частные лица и жертвовали в нее журналы и газеты. Любопытно известие о выступлении Павла в марте 1866 г., в качестве защитника на первом в крае уголовном процессе после  введения судебной реформы. Защита оказалась блестящей,  и подсудимый, которому угрожала смертная казнь, был оправдан.

Главной работой Рыбникова, сделавшей известным его имя, было собирание памятников народной словесности и старины. Здесь после былин нужно упомянуть также и духовных стихах, собранных Р. в большом количестве и переданных им П. А. Бессонову (вошли и его сборник "Калики Перехожие"), о поступившей от него в Археологическое Общество коллекции каменных орудий, 

старинных стеклянных отливок копий с античных ониксов,  а также монет и рукописей. Другая партия рукописей была передана им П. А. Бессонову и содержала, как говорят,  замечательный по полноте экземпляр Киево-Печерского Патерика.

Обращаясь к собранию былин ПавлаНиколаевича, можно  отметить, что здесь автор по  известной степени примкнул к традиции, существовавшей уже до него в Олонецкой  губернии. Так, собирал былины начальник Олонецких горных заводов Н. Ф. Бутенев, и  собрание это, по словам самого Рыбникова, было "значительным. Собрание Бутенева поступило к самому Рыбникову, который и начал печатание его  в "Олонецких Губернских Ведомостях" за 1859 г. Но у Рыбникова нашли только пять былин, полученных "от Н. Ф. Бутенева". Получены Р. еще былины: от чиновника Шкалина три, от Обручева — четыре, от Миролюбова — две и от Прозоровского — одна. Остальные чужие записи в его сборнике сделаны уже по его инициативе и заказу (большей частью — волостными писарями). Этнографические поездки Р. совпадали обыкновенно со служебными. "В первые два путешествия", писал Р. 11-го апреля 1861 г. П. А. Бессонову: "выдалось у меня пять свободных дней; в это время я записал бытовые песни, заплачки, свадебные песни и духовные стихи, собрал разные рукописные материалы" (январь и март 1860 г.). "В третью поездку, в два с небольшим месяца записал более осьмидесяти былин, а должен был, между тем, возиться в сельских волостных правлениях со становыми и исправниками" (май — июнь 1860); "и, наконец, в четвертую поездку в один день записал последние былины" (январь 1861 г.). Р. упоминает еще о пятой своей поездке. Кроме этих пяти, биограф (А. Е. Грузинский) насчитывает за период 1861—1866 гг. еще 12—13 поездок, — как за новым материалом, так равно и для проверки ранее полученного. Очевидцы (В. И. Модестов) свидетельствуют, с какою тщательностью производилась Р. эта проверка, до мельчайших подробностей в отношении как языка, так и содержания, — проверка по несколько раз и притом у того же самого сказителя, у которого старина была впервые записана. Та же самая былина в передаче другого певца ставилась всегда отдельно, с сохранением всех ее индивидуальных особенностей, языка (произношения) и содержания (мотива). В составе его сборника 200 с лишком былин могут быть "отнесены сколько-нибудь определенно к селению или лицу". Точные указания места жительства и имени имеются относительно 29 певцов... За указанными 29 певцами идет еще 9 лиц, не носящих имени, но обозначенных, помимо места, какими-нибудь личными приметами, вроде: "Калика из д. Красные Ляги", "90-летний старик из Колодозера", "Шальский лодочник"... Все это обусловило высокое научное достоинство его собрания, явившегося по тому времени настоящим откровением (Пыпин, О. Миллер). Впечатление от І тома было настолько сильно, что ученый мир не хотел даже верить, и акад. Срезневский, прежде чем дать свой отзыв, почел нужным справиться на месте у Д. В. Поленова и В. И. Модестова, включив затем их сообщения в свою рецензию. Позднее Авг. Шлейхер приветствовал сборник "как одну из самых важнейших книг новейшего времени, которая открывает читателю новый, до сих пор не знакомый свет". Сохранилось два письма его к Р., который посылал Шлейхеру свои сборники по мере их выхода с 1861 по 1867 г. Первые два тома его были редактированы П. А. Бессоновым, третий — самим Р., четвертый — О. Ф. Миллером.

Последнему Р. принужден был поручить редакцию потому, что сам к тому времени переведен был (1-го сентября 1866 г.) на должность Калишского вице-губернатора, в каковой и оставался без всякого дальнейшего движения до самой своей смерти, последовавшей 17-го ноября 1885 г.

Если никто не ставил в вину Салтыкову его вицегубернаторства, то таковое Рыбникова справедливо считается компромиссом ввиду того ярко обрусительного характера, какой приняла политика Русского правительства по отношению к Польше после Милютина и князя Черкасского. В бумагах Р. сохранились две статьи его по Польскому вопросу, вполне готовые к печати. Если сказать, что в них положение не только австрийских, но даже прусских поляков признается куда более благоприятным по сравнению с поляками русскими, то вряд ли нужно будет объяснять, почему статьи эти так и не увидели света за подписью вице-губернатора Рыбникова. Очевидно, мы имеем здесь дело с противоречием, достаточно мучительным, между внутренним убеждением и поступками человека. На известное обострение моральных запросов указывает, по-видимому, и интерес Р. в последние годы жизни к Л. Н. Толстому. Он добывал и читал появлявшиеся тогда за границей произведения Толстого, как "Исповедь" и "Изложение Евангелия". В его доме молодой М. С. Громека читал по частям свою книгу об "Анне Карениной". Наконец, и сам Р. пробовал писать как о художественных произведениях Толстого ("Война и Мир" и "Анна Каренина"), так и о религиозно-философских ("Изложение Евангелия"); в его бумагах находим черновики статьи и письма к Л. Толстому. Сохранившиеся письма к Рыбникову О. Ф. Миллера и Ф. И. Буслаева указывают, что и будучи оторван от научной работы, Р. не порывал дружеских связей со своими учителями. Он состоял действительным членом Общества Любителей Российской Словесности при Московском Университете (избран 17-го октября 1861 г., по предложению И. С. Аксакова), Имп. Русского Географического Общества и членом-сотрудником Имп. Археологического Общества.

Марфа Семеновна Крюкова

Марфа Семеновна Крюкова является яркой представительницей фольклорной эпической традиции Зимнего берега Белого моря. Первые записи старин (былин) от Марфы Крюковой были сделаны А.В. Марковым в 1899 и 1901 годах. По описанию А.В. Маркова, тогда еще молодого московского студента, она была большой любительницей песен, «которые поет мастерски; старины же “сказывает” редко, только Великим постом; вследствие этого она поет их довольно неуверенно, несколько прерывистым голосом и, сравнительно с Аграфеной, плохо выдерживает стих. На замечание матери, что она поет нескладно, она сказала: “Зато я пою так, как слышала, а вы, мама, и дедушка Гаврило прибавляете от  себя; вот у вас и выходит складно”».

Читая эти строки, трудно представить, что спустя тридцать с небольшим лет о Марфе Крюковой будут говорить как о «выдающемся импровизаторском таланте». В первую свою поездку Марков записал от нее пять былин, а во вторую — две былины и два духовных стиха. Кроме того, Марков зафиксировал еще пять известных Марфе Семеновне былин. Две из них он записал от ее матери Аграфены Матвеевны, перенявшей их от дочери, и отметил знание ею ряда духовных стихов. Таким образом, даже по величине эпического репертуара (12 былин, а может быть, и больше), столь значительного для молодой сказительницы 23 лет, Марфа Семеновна выделялась уже во времена Маркова.

На тот момент М.С. Крюкова знала следующие старины: Святогор и Илья Муромец; Женитьба Добрыни и неудавшаяся женитьба Алеши; Бой Добрыни и Алеши с татарином; Алеша освобождает из плена сестру; Соловей Соловьевич (Будимирович); Исцеление Ильи Муромца; Волх Святославьевич; Как Цюрило ходил к Пересьмякиной жене; Про трех сыновей князя Владимира: Святополка, Бориса и Глеба (духовный стих) и др. Марков отмечал, что «в говоре М.С. Крюковой заметно влияние грамотности; но так как это влияние не очень велико, то ее речь представляет из себя странную смесь местного наречия и книжных форм».

Во время экспедиции А. Марковым и А. Масловым были сделаны записи напевов М.С. Крюковой на фоновалики, которые позднее оказались утеряны. Нотации этих напевов были опубликованы в первом томе «Трудов музыкально-этнографической комиссии».  

Большую часть старин и духовных стихов Марфа переняла у матери, Аграфены Матвеевны Крюковой, от которой было записано 60 текстов былин, и у деда Василия Леонтьевича Крюкова, который славился как замечательный сказитель. С девяти лет он учился в кельях Онуфриевского скита, «где он выучил духовные стихи и некоторые старины». М.С. Крюкова ссылается также на брата деда Гаврилу Леонтьевича. Несколько былин Марфа переняла лет в 8–9 от покрученников с Мезени, которые нанимались на судно ее отца, «когда он ходил в Норвегию за трескою». Поэтому одни былины она пела на «мезенский голос», а другие – на «золотицкий».

Семьи Крюковых (род отца) и Стрелковых (род матери) отличались сказительским даром, который был унаследован и представительницами младшего поколения семьи Крюковых — Марфой Семеновной и ее сестрой Павлой Семеновной. Недаром еще молодыми девушками они были отмечены Марковым как незаурядные сказительницы.

С ранней юности, с 14 лет, Марфа была известна в родном селе как песенница, поскольку статус сказителя, наделенного даром эпического повествования, в народной традиции приобретался только с возрастом. Долгое время в среде фольклористов слава матери и деда затмевала славу Марфы, самой младшей в семье. После А.В. Маркова в течение длительного времени былины от Марфы не записывали.

Личная жизнь М.С. Крюковой не сложилась. Замуж она так и не вышла. В начале 1930-х годов после смерти матери и холостого брата Артемия, с которыми она жила, Марфа вынуждена была перейти в семью своей замужней сестры Павлы приживалкой, то есть фактически бесплатной работницей, как это было принято в крестьянских семьях.

В 1934 году аспирант Ленинградского государственного университета В.П. Чужимов по совету известной собирательницы былин А.М. Астаховой совершил поездку в Зимнюю Золотицу «по следам Маркова». Ему удалось записать большое число былин от самой М.С. Крюковой и ее односельчан (по несчастной случайности, большинство записей Чужимова погибло). Две из записанных тогда от Марфы старин — «Гарвес» и «Князь Михайло» — были опубликованы в журнале «Советский фольклор». Комментируя эту публикацию, А.М. Астахова отметила, что в творчестве М.С. Крюковой сказывается влияние волшебно-рыцарских романов XVIII века, вероятно, известных сказительнице по лубочным изданиям. Записанная от нее стáрина «Гарвес» очевидно является поэтическим переложением одного из таких романов. Кроме того, Астахова обратила внимание на чрезвычайно сильно выраженный у Марфы импровизационный дар: если традиционная былина-баллада «Князь Михайло» у других сказителей занимала в среднем 150 стихов, то у М.С. Крюковой она превратилась в поэму в 923 стиха, обильно насыщенную психологическими деталями. Здесь впервые с очевидностью проявился импровизаторский талант сказительницы, принесший ей впоследствии и славу, и бесчестье. В том же 1934 году с М.С. Крюковой встречалась А. Колотилова, известная ныне как создательница Северного русского народного хора. Именно с этих двух встреч и началось восхождение Марфы Крюковой к всероссийской известности.

На судьбу сказительницы сильно повлияла политическая жизнь страны. В 1937 году, когда страна готовилась отметить 20-летие Октябрьской революции, фольклористы вынуждены были решать поставленную перед ними сталинским режимом задачу – найти в народе эпические произведения, воспевающие советскую власть. Так как эпос такого рода народной традиции не свойствен, то собиратели решили «помочь» сказителям в создании «новин» — былин на советские темы.

Необычайный импровизационный дар М.С. Крюковой, способной облекать даже бытовую речь в строй и ритм былинного стиха, оказался востребованным временем и господствовавшей идеологией.

Оказать сказительнице помощь в сочинении советских сказов было поручено А. Колотиловой. В марте 1937 года редакция газеты «Правда» вызвала М.С. Крюкову в Москву, где после посещения музея В.И. Ленина и мавзолея родился знаменитый плач о вожде «Каменна Москва вся проплакала», опубликованный 9 сентября в газете «Правда» и многократно перепечатанный в других изданиях. В то же время появляется новина «Слава Сталину будет вечная», которая была включена в сборник редакции газеты «Правда» под названием «Творчество народов СССР». В него вошли многочисленные произведения народных сказителей, инспирированные собирателями. С этого момента М.С. Крюкова оказалась в поле повышенного внимания не только фольклористов, но и властей.

В июне 1937 года М.С. Крюкова, вызванная из Зимней Золотицы в Архангельск, приняла участие в Областной олимпиаде народного творчества. К ней был приставлен литератор Викторин Попов, в обязанности которого входила помощь М.С. Крюковой в создании новых произведений о советских героях. В это время в городе находился знаменитый полярник О.Ю. Шмидт, которому, как писали газеты, «старушка-поморка» Марфа Крюкова «передала былины о нем». В них Шмидт, носивший длинную бороду, именовался Поколен-борода. Тогда же, в июне 1937 года, В. Попов побуждает сказительницу к созданию длинного, более чем в 1000 стихов, «Сказа о Ленине». В том же году выходят два сборника ее новин, подготовленных В. Поповым, которые уже очень слабо соотносятся с истинно традиционной культурой, но благодаря которым поморка Марфа Крюкова становится известной в самых широких общественно-литературных кругах. Дар импровизации способствует «перерастанию хранительницы “преданий старины глубокой” в современного народного поэта».

К счастью, от сказительницы в 1930-е годы записывали и серьезные профессиональные фольклористы. В июле-августе 1937 года 40 текстов былин, составляющих по объему около 50 печатных листов, от М.С. Крюковой записала фольклористка А.М. Астахова вместе с аспирантками И.М. Колесницкой и М.А. Шнеерсон, которые по поручению Фольклорной комиссии Института этнографии АН СССР (Ленинград) посетили Зимнюю Золотицу. Эти записи до сих пор не опубликованы и хранятся в фольклорном архиве Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. В настоящее время 15 текстов былин на традиционные сюжеты готовятся к печати в рамках серии «Былины» Свода русского фольклора:

1. Про отця Ильи Муромця,

2. Первая поездка Ильи Муромца,

3. Про Илью Муромца и Святогора-богатыря,

4. Подарок князя Владимира Илье Муромцу,

5. Про Калина-царя,

6. Никита Залешанин,

7. Илья Муромець поехал ко заставы богатырской,

8. Битва Ильи Муромца с татарином,

9. Камское побоишшо,

10. Свидание Ильи Муромца с Добрыней Никитичем,

11. Бой у Добрыни со Змеем,

12. Съезд Добрыни с Настасьей Микуличной,

13. Про молода Волгу Святослаевича,

14. Про Глеба, князя Московского,

15. Про Бориса князя и про Владимира князя.

Именно А.М. Астахова первой в отечественной фольклористике дала подлинно научную характеристику импровизаторского таланта М.С. Крюковой. По наблюдениям исследовательницы, сказительница смело изменяла традиционные композиционные схемы старин, вплетала в них новые мотивы, вводила в фольклорные произведения несвойственные им психологические мотивировки поведения героев, давала пространные описания пейзажей и т. д. Все это определило особое место ее былин в фольклорной традиции, строящейся на стереотипных формульных клише и типических повторениях. По мнению А.М. Астаховой, огромный репертуар Марфы Крюковой, несравнимый с репертуаром ни одного из русских сказителей, определяют четыре фактора: мощная фольклорная традиция Зимнего берега; многочисленные книжные источники; совершенное владение техникой былинного стиха с использованием эпических формул и непревзойденный импровизаторский дар.

Тогда же, осуществляя научный план Государственного литературного музея, к исчерпывающей записи былинного репертуара М.С. Крюковой приступили Э.Г. Бородина и Р.С. Липец, что дало рекордную цифру записей былин от одного сказителя — 157 текстов, что почти втрое превышает огромный репертуар матери М.С. Крюковой. Вскоре, в 1939–1941 годах, собиратели издают двухтомный сборник былин сказительницы, сразу же завоевавший авторитет в отечественной фольклористике. Это главная книга Марфы Крюковой.

Весной 1938 года власти устраивают для нее большое путешествие по Советскому Союзу. Она побывала в Москве, Азербайджане, Грузии. После посещения музея И.В. Сталина на его родине в селе Гори рождаются очередные славословия в его честь, отраженные в сборниках «Новины Марфы Семеновны Крюковой» и «Новины М.С. Крюковой», подготовленные В. Поповым. Героями ее новин становятся также красные полководцы К.Е. Ворошилов и В.И. Чапаев, писатель и «верный друг» Ленина и Сталина Максим Горький, «филостох-мудрец» Михайла Ломоносов и др.

Она воспевает события Гражданской войны на Русском Севере, героическое покорение советскими людьми Арктики, колхозные поля, Красную Армию, советскую Родину и т. п. В. Попов записывал от М.С. Крюковой и сказки.т Следующее путешествие приводит ее в Киев — город, знакомый ей по былинам об Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче.

В июне 1938 года в Кабинете по изучению музыки народов СССР при Московской государственной консерватории с голоса М.С. Крюковой были сделаны записи на пленочные диски звукозаписывающим аппаратом «Telefunken» полного исполнения былин «Микула и Илья»,

«Разговор Добрыни с родной матушкой», «Князь Михайло», новины о папанинцах и плача о Ленине. Помимо трех напевов, на которые она распела все сюжеты, сказительница, по ее словам, а также и наблюдениям собирателей, другими в то время не пользовалась. Иногда первый стих былины М.С. Крюкова исполняла на напев, несколько отличный по мелодике и ритмике от последующего основного напева, на который пела все другие стихи. Напев первого стиха имеет несколько неустойчивый, импровизационный характер.

Летом 1939 года рождается необычная, по-своему уникальная автобиографическая книга М.С. Крюковой «На Зимнем береге, у моря Белого», представляющая ряд новин, где сказительница в песенно-стихотворной форме излагает свои воспоминания о деде, своей семье, приезде в Нижнюю Зимнюю Золотицу А.В. Маркова и о последующих событиях своей жизни. Эту поэтическую биографию исполнительницы записала Э.Г. Бородина-Морозова.

По иронии судьбы или по ее промыслу, М.С. Крюкова оказалась единственной из сказительниц Зимнего берега Белого моря, которую удалось записать фольклористам-музыковедам советского времени.

В марте 1940 года Архангельск торжественно отметил 65-летие со дня рождения М.С. Крюковой. В газете «Правда Севера» за 24 и 25 марта опубликован ее портрет, тексты поздравительных телеграмм от Обкома партии, Обкома ВЛКСМ и других организаций, даны статьи о творчестве сказительницы, напечатаны ее собственные произведения. Здесь же помещен посвященный М.С. Крюковой сказ пинежанки А.Е. Суховерховой «Изо всех звезд краше всех». Так золотицкая сказительница сама стала героиней сказа.

Во время Великой Отечественной войны Марфа Крюкова сочинила ряд сказов о войне, записанных Э.Г. Бородиной-Морозовой и А.А. Морозовым, подолгу проживавших в то время в Зимней Золотице. Произведения Крюковой военных лет публиковались в газетах «Правда» и «Правда Севера», в журналах «Звезда», «Краснофлотец», «Пограничник», «Крестьянка» и др.

В послевоенный период интерес к старинам М.С. Крюковой не пропадает. Э.Г. Бородина-Морозова и А.А. Морозов издали еще два ее сборника, которые вызвали живой отклик у читателей. Произведения сказительницы, старые и новые, еще долго продолжали печататься в различных периодических изданиях. Скончалась Крюкова 7 января 1954 года. Некролог, посвященный М.С. Крюковой, члену Союза советских писателей и орденоносцу, был опубликован в «Литературной газете».

При всем кажущемся благополучии последних двадцати лет жизни сказительницы, ее судьба по-своему драматична. Наделенная незаурядным, хотя и неоднозначно оцениваемым современными исследователями импровизаторским талантом, не по-крестьянски начитанная Марфа Крюкова в 1930-е – 1950-е годы купалась в славе и была обласкана властью. Новое содержание, вложенное ею в былинную форму, привело к трансформации самого жанра. По своей структуре новые эпические произведения Крюковой сильно отличаются от традиционных былин. Эти произведения представляют особый жанр «сказания» или «народной поэмы», хотя и выросший на основе былины и ей родственный. Новая форма эпических сказаний М.С. Крюковой подсказана новым материалом, а также обусловлена спецификой ее дарования. Несмотря на непрерывность творческого процесса в области былины Крюкова сохранила все лучшие традиции народного эпоса: характер его героических образов, выделение определенных социальных моментов. Марфа Семеновна впитала в себя все, что знал ее крюковский род, что знали поморы. Не было еще случая, чтобы от одного носителя устного творчества было записано такое собрание былин — ни по количеству текстов, ни по их объему (более 100 тысяч стихотворных строк). Но Крюкова знала не только былины.

Она владела огромным репертуаром сказок, бывальщин, исторических и обрядовых песен, легенд, пословиц, поговорок. Вследствие этого в ее наследии в значительном количестве встречаются оформленные в былины повести, сказки и песни.

Унаследованные Крюковой фольклорные образы и мотивы получили в ее творчестве индивидуальное выражение. Используя в новых произведениях образы и мотивы традиционного эпоса, М.С. Крюкова не переносила их из старых былин механически, а преобразовывала с большим художественным тактом. В новом контексте у Крюковой они получают новое звучание: «Точно удерживая сюжетную схему, исторические характеристики и фактологию, Марфа Семеновна каждый раз как бы наново импровизирует свою былину, как бы наново ее творит. Былины Крюковой свидетельствуют о живом процессе в былинном творчестве». В ее исторических эпопеях герои имеют яркую и постоянную характеристику, события же находятся в оправданной взаимосвязи. Былины Крюковой — это поэтическая история, как донесена она народом из веков.

Талант сказительницы был поставлен на службу сталинскому режиму и активно эксплуатировался, что не могло не оказать некоторого ущербного влияния на качество ее произведений. Но если говорить в целом, то творчество М.С. Крюковой — это заметная страница в истории русской культуры. Оно ярко демонстрирует, что старые традиционные формы и формулы не мертвеют и при умелом и искусном подходе могут служить новому содержанию. И нам, живущим в новой России, надо об этом помнить и знать.

Адрес публикации: https://www.prodlenka.org/metodicheskie-razrabotki/566946-proektnaja-dejatelnost-byliny-russkoj-zemli