Реферат на тему «Творческие и дружеские связи А. С. Даргомыжского с музыкантами Европы своего времени»

Внаследии каждого крупного художника всегда есть такие высказывания, которые наиболее ярко и выпукло выражают суть его творчества. У Даргомыжского это:

«Хочу, чтобы звук прямо выражал слово. Хочу правды».

Я тоже хочу правды, но не в том смысле, что жизнь и творчество Даргомыжского окутаны некой завесой лжи. А правды потому, что о многих сферах творческой биографии композитора говорится весьма скупо и незаслуженно мало. Я, конечно, не имею в виду замечательные труды Михаила Самойловича Пекелиса, очерк Базунова С., работы Келдыша Ю., Арбатского Ю. и других. Но большинство из этих работ сегодня являются библиографической редкостью и опубликованы ничтожно малым тиражом. В связи с этим, весьма любопытны слова одной из участниц форума о Даргомыжском, на которые я натолкнулась в интернете. Вот что она пишет: «Похоже, в борьбе за правду наследие Даргомыжского так никогда и не победит. Но может быть и не надо? Может быть достаточно эту музыку просто любить, а уже правда как-нибудь и без нас проживет?»ⁱ Может быть, не знаю. Но я подумала, почему «или – или», почему либо «просто эту музыку любить», либо правда? Может быть «и – и»? И любить музыку композитора, и одновременно стремиться узнать, понять все стороны его творческой биографии. Мне представляется, что наименее изученной стороной жизнедеятельности Александра Сергеевича , является феномен Даргомыжского в контексте европейской музыки того времени. Я не ставила перед собой цели исследования такой емкой проблемы. В рамках предусмотренного регламентом конференции времени, я хотела бы остановиться на характеристике творческих и дружеских связей Александра Сергеевича с музыкальной Европой того времени, основываясь прежде всего на впечатлениях самого композитора от его поездок в Европу ( 1844-1845, 1865 гг.) и мнении тех музыкантов, с которыми ему довелось встретиться в ходе этих поездок.

Начало сороковых годов ознаменовалось для Даргомыжского первыми крупными творческими успехами. Это более трех десятков романсов, фортепианные пьесы…Но молодой композитор испытывал крайнюю неудовлетворенность. Причина очевидна - самое крупное его произведение, опера «Эсмеральда», вот уже долгие месяцы лежала без всякого движения. Шло время и у Даргомыжского стали возникать новые мысли, планы. А не попытать ли счастья за границей? Ведь опера написана на сюжет популярного французского романа. Это может возбудить интерес к его произведению на Западе. К тому же композитор давно уже лелеял мечту окунуться в иную музыкальную жизнь, получить новые профессиональные впечатления. Такие размышления постепенно привели Александра Сергеевича к решению отправиться в заграничную поездку. И вот осенью 1844 года Даргомыжский выехал из Петербурга. Путь композитора лежал в Берлин, затем в Брюссель, Париж и Вену. В общей сложности он прожил за рубежом чуть более полугода, но как пишет Михаил Пекелис: «Полного и совершенно точного представления о маршруте этой поездки и сроках пребывания Даргомыжского в различных странах и городах мы иметь не можем, так как источники наших сведений очень ограничены. Важным подспорьем могли бы служить письма композитора. Однако до нас дошло всего шесть писем, и то - не полностью».ⁱⁱОпираться можно главным образом на альбом автографов, который был начат еще в Петербурге в 1841 году записями Крылова, Жуковского… и Даргомыжский желал пополнить его за рубежом.

Итак, Берлин… Главной целью Даргомыжского, по-видимому, было желание познакомиться с Джакомо Мейербером,который был приглашен в Германию в качестве генералмузикдиректора и жил в Берлине. Встреча, безусловно, состоялась, о ней свидетельствует нотная запись в альбоме русского композитора.

Из Берлина Александр Сергеевич отправился в Брюссель.

В Брюсселе у Даргомыжского был очень хороший знакомый – известный кларнетистАрнольд-Иосиф Блаз. Встреча с семейством Блаза явилась не только свиданием с приятными людьми, но имела очень серьезные деловые последствия. Блаз занимал видное место в музыкальной среде Брюсселя. Он был профессором Брюссельской консерватории и первым кларнетистом королевской капеллы. Молодой русский композитор, никому в Европе не известный, был представлен бельгийским музыкантам и любителям музыки. Наиболее важным для Даргомыжского было знакомство сдиректором Брюссельской консерватории Франсуа-Жозефом Фетисом. Это была выдающаяся личность. Бельгийский музыковед, музыкальный писатель и критик, композитор, педагог, музыкально- общественный деятель. Фетис прослушал в авторском исполнении фортепианные пьесы, романсы Александра Сергеевича и «Эсмеральду». Особенно его привлекла опера. Он высоко оценил искусство молодого музыканта. Об этом свидетельствует статья о русских музыкантах, написанная им для парижского музыкального журнала в декабре 1844 года.Фетис писал: «…Более всего меня заинтересовала и даже удивила своими достоинствами сочиненная им большая опера на тему одной поэмы Виктора Гюго….Ежели Россия в будущем музыкальном образовании своем будет управляема любителями с такими же истинными достоинствами, как этот молодой человек, то нет никакого сомнения, что там скоро будет процветать живое, деятельное искусство, не зависящее от иностранцев».ⁱⁱⁱ Можно предположить, что зная о дальнейшем пути следования молодого композитора, Фетис своей статьей хотел поддержать Даргомыжского, рекомендовать его парижской музыкальной общественности. В дальнейшем он продолжал относиться к русскому композитору с очень большой симпатией и теплотой. В своей знаменитой «Всеобщей биографии музыкантов», во втором ее издании, он напечатал биографию Александра Сергеевича. А на память о знакомстве вписал в альбом Даргомыжского трехголосный канон. Такая высокая оценка молодого музыканта Фетисом очень быстро распространилась по Брюсселю и в большой мере определила отношение к нему различных кругов бельгийской столицы.

Говоря о Брюсселе, нельзя не упомянуть известных скрипачей, оставивших о себе память в альбоме композитора. Это выдающийся бельгийский виртуоз и педагог по скрипке Шарль-Огюст Берио и его молодой, но очень талантливый ученик Анри Вьетан.Воодушевленный таким теплым приемом и признанием брюссельских музыкантов, Александр Сергеевич направляется в Париж.

Композитор, близкий к французской культуре с детских лет, так долго и с нетерпением ждал этой встречи. Париж жил напряженной, полной острых контрастов жизнью. Во всю многокрасочную жизнь столицы очень органично и непосредственно вплеталось искусство, литература, наука. Особенно значительна была роль театрального искусства. Только в 1844 году на сценах здешних театров было показано 263 новых произведения. Большой размах в эти годы имела концертная жизнь Парижа. Можно было просто потеряться в калейдоскопе имен знаменитых пианистов, скрипачей, певцов, непрерывно сменявших друг друга. Важной частью музыкальной жизни города были и симфонические концерты. ^iv

Можно себе представить изумление молодого Даргомыжского, который по приезду в Париж окунулся в эту бурную, стремительную и многокрасочную жизнь.Особый интерес композитор проявил к большой опере, но это и понятно, ведь последние годы это был наиболее близкий ему жанр.Александр Сергеевич познакомился в Париже с произведениями Мейербера, Галеви, Обера - общепризнанных кумиров того времени. Но обладая уже определенной музыкальной опытностью (в то время ему было около 32 лет) и сильно развитым художественным чутьем, он дал весьма сдержанные, а часто даже строгие отзывы об артистическом мире Парижа и о некоторых его любимцах.

Но Даргомыжский в своем знакомстве с парижскими театрами не ограничился только оперой. Особенно заинтересовал Александра Сергеевича французский водевиль. Александр Сергеевич, склонный сам к остроте, пародийному копированию не мог остаться равнодушным к этому жанру. Вот какую характеристику он дает этому жанру: «До сих пор описание мое изящного здешнего мира весьма не льстиво; но чтоб не быть несправедливым, должно сказать, что некоторые парижские театры замечательны и актерами и пиесами… Надо видеть, сколько ума и остроты в здешних водевилях! ..Театр Водевиль колет не в бровь, а в глаз». С неменьшим увлечением посещал Даргомыжский и симфонические концерты.^v Если говорить о парижском ажиотаже вокруг различного рода виртуозов, то Даргомыжский, по всей видимости, их концертов не посещал. В памятном альбоме имеется автограф лишь одного виртуоза – пианиста Анри Герца, который был еще и видным музыкальным деятелем Парижа.

В парижских письмах почти нет никаких отзывов о самой музыке, которую Даргомыжский слышал в симфонических концертах. Исключением является лишь довольно подробный отзыв о сочинениях появившегося в то время французского композитора Фелисьена Давида. Давид, показав парижанам свою оду – симфонию «Пустыня», сразу приобрел шумную известность и все здешние журналы провозгласили его вторым Бетховеном. В такой атмосфере восторгов, отзыв Даргомыжского был очень неожиданным.Вот что он писал:« Наконец является знаменитая симфония «Пустыня»…Вообще музыка писана правильно и является довольно мыслей, хотя не оригинальных. Но, несмотря на то, что Давид ездил на Восток за мелодиями для этой симфонии, я в ней нашел так мало арабского духа и столько французского пуха, что ее надо назвать «Парижские бульвары»…».^viНо чтобы вам не показалось, что Александр Сергеевич этакий критикан, Мне хотелось бы познакомить вас с еще одним отзывом об этой симфонии. В том же 1845 году с «Пустыней» познакомился Серов Александр Николаевич, но не в реальном звучании, а по нотам. Вот его отзыв в письме к В.В.Стасову от 23 мая 1845 года: «Посылаю тебе откровенную дрянь …Об этом, как ты сам увидишь, не стоит много слов терять…Перед Давидом наш Даргомыжский – чуть не Моцарт (а Глинка – и говорить нельзя)».^vii

В Париже Даргомыжский застал М.И.Глинку, который приехал туда несколько ранее. Судя по запискам Александра Сергеевича друзья- композиторы общались в Париже не часто, но некоторыми парижскими знакомствами, в частности с Гектором Берлиозом, оставившим автограф в альбоме композитора, Даргомыжский был обязан именно Глинке.

Вполне понятно что основной целью Даргомыжского в Париже было желание познакомиться с крупными музыкантами, в особенности с выдающимися оперными композиторами. Они бы могли оценить «Эсмеральду», дать дельные советы и, быть может, посодействовать ее продвижению на сцену. Но в Париже, с его напряженным и лихорадочным темпом жизни, с царившей в нем жестокой артистической конкуренцией такие знакомства было установить нелегко. В своей автобиографии Даргомыжский называет только два имени парижских композиторов, с которыми ему удалось лично познакомиться: это – Обер и Галеви. Альбом Александра Сергеевича это подтверждает. В нем имеются две собственноручные записи вышеназванных композиторов. Но Даргомыжский искал сближения с деятелями и других областей искусств – литераторами, живописцами. Мечтал он встретиться и с властителем дум своей юности – Виктором Гюго. Визит русского композитора к Гюго, безусловно, состоялся, о чем свидетельствует собственноручная подпись литератора в альбоме Александра Сергеевича. Знакомство русского композитора с Парижем не ограничивалось лишь музыкальными впечатлениями. Кипучая жизнь Парижа, ее уклад, нравы, люди чрезвычайно увлекали Даргомыжского.Его интересовала социально-бытовая сторона жизни французской столицы, ее порой жестокие формы, которые обнаруживались на открытых судебных заседаниях. «Я присутствовал при шести судоговорениях,— сообщает он отцу,— и если бы оставался в Париже, то часто бы ходил туда… быть свидетелем живого рассказа-происшествия, где действуют страсти человеческие, видеть самые действующие лица и следить за развитием и раскрытием дела для меня занимательнее всего на свете».^viiiВот, оказывается, что привлекало и будоражило воображение композитора: живой рассказ-происшествие, где бушуют человеческие страсти, правда жизни в любом, даже самом неприглядном ее обличье. Отсюда недалек путь к отображению таких впечатлений в музыке — театральной и вокальной, отсюда лежит прямая дорога к реалистическому музыкальному искусству. Прожив в Париже около четырех месяцев, в середине марта 1845 года Даргомыжский покинул столицу.

Последним крупным центром, в котором хотел побывать Даргомыжский, была Вена. Приятной неожиданностью для композитора была встреча там со своим давним приятелем, страстным любителем музыки. Это былначинающий композитор – Владимир Георгиевич Кастриото-Скандербек. Из воспоминаний Кастриото видно, что за две недели пребывания в Вене, Даргомыжский перезнакомился с различными людьми и завязал много новых приятельских связей. Известно, что в Вене Даргомыжский встретился с Гаэтано Доницетти. Возглавлявший ранее в австрийской столице итальянский оперный театр, Доницетти в 1845 году был уже смертельно болен. В качестве памяти о нем в альбоме Даргомыжского сохранился автограф. На родину Александр Сергеевич прибыл в начале апреля 1845 года.

Надежды, которые возлагал Даргомыжский на свою заграничную поездку, оправдались в значительной мере. Он вернулся в значительной мере обновленным, бодрыми восстановившим свои нравственные силы. В творческом развитии композитора эта заграничная поездка также сыграла очень большую роль. Александр Сергеевич вступал в пору художественной зрелости и разнообразные впечатления, полученные им за рубежом, помогли окрепнуть его таланту. Путешествие также имело самые благотворные последствияи относительно постановки "Эсмеральды" на сцене,так как в заграничной печати стали появляться сочувственные отзывы о его таланте и произведениях. И Даргомыжский не без основания полагает, что отзывы о нем иностранных газет немало содействовали дозволению со стороны дирекции поставить его оперу в России. После приезда в Петербург, Даргомыжский окунулся в изучение русского народного быта, народной поэзии и песни. Стал искать сюжеты для новых сочинений о жизни своего народа.

Как и в жизни любого человека, у Даргомыжского выдалась счастливая, светлая полоса, когда он мог отдохнуть от прежних разочарований и неудач. Такая полоса в жизни нашего композитора относится к середине пятидесятых годов. Но, как оказалось, новые испытания были уже недалеко, а светлая полоса была лишь передышкой. Шестидесятые годы 19 века были очень тяжелыми для Александра Сергеевича. Столичное руководство относилось к его твор

честву холодно, если не сказать – враждебно. Примером тому служит следующий факт:во вновь выстроенном (после пожара) в 1860 году Мариинском театре, в списке русских оперных композиторов, выбитом в фойе, имя Даргомыжского отсутствовало.К сожалению, мы имеем мало фактических сведений, относящихся к этому времени, но, судя по его письмам этого периода, жизнь композитора проходила весьма тягостно. А потом случилось несчастье в семье композитора. В 1864 году скончался Сергей Николаевич Даргомыжский (отец), опора и главный советчик сына. И как двадцать лет тому назад, так и теперь, правда, имея гораздо больше прав на уважение и известность и не добившись ни того, ни другого, он принужден был снова покинуть Россию, чтобы попытаться найти композиторское признание за рубежом. Правда для этого, пришлось пересмотреть свои музыкальные предпочтения. Даргомыжскому было хорошо известно, что в Европе очень популярно симфоническое творчество, тогда как он был к симфонической музыке совершенно равнодушен (симфоническое «Болеро», написанное в конце тридцатых годов, долго оставалось единственным в этом роде произведением композитора). Поэтому с начала шестидесятых годов он стал часть времени уделять симфоническим пьесам. Так он писал в письме 1863 года Нестору Кукольнику: «…Пишу разные характеристические фантазии для оркестра. Например, польский, казачок, русскую сказку, чухонскую пляску и пр. Новизна этих элементов может, пожалуй, приглянуться за границей…».^ix Решение уехать созрело у него в 1864 году. В начале ноября 1864 года Даргомыжский выехал из Петербурга. Через Варшаву и Берлин он направлялся в Лейпциг. В Варшаве он восстановил, хоть и мимолетно, свое знакомство с С.Монюшко

. В Лейпциг Александр Сергеевич приехал по приглашению старого знакомого, музыканта Юрия Карловича Арнольда . Тот в свою очередь свел композитора с влиятельным музыкантом, ученым, автором книг по истории музыки, профессором Карлом Бренделем..Творения русского композитора понравились немецким слушателям. Брендель даже попросил прислать ему партитуры и клавиры. Однако выступить Даргомыжскому в Лейпциге не пришлось, если не считать симфонической репетиции, где он дирижировал «Казачка».

После пятидневного пребывания в Германии, Даргомыжский направился в Брюссель.Ему было памятно доброжелательное отношение бельгийских музыкантов в свой прошлый приезд в 1844-1845 годах. И его надежды на Бельгию более чем оправдались, столица приняла его дружески.^x За время своего пребывания в Брюсселе общительный Александр Сергеевич не только встречался со своими старыми друзьями, побывал у Фетиса в театре, в различных собраниях и концертах, но и завязал много новых знакомств. Даргомыжский был представлен главному капельмейстеру Гансенсу. Шарль-Луи Гансенс младший был центральной фигурой бельгийской музыкальной жизни, художественным руководителем старейшего оперного театра, организатором симфонических концертов. Он проявлял живейший интерес к русской музыке и отнесся к Даргомыжскому с величайшим вниманием, а в одном из концертов с большим успехом сыграл увертюру к «Русалке» и «Казачок».Даргомыжский быстро становится знаменитостью Брюсселя. Успех симфонических дебютов Александра Сергеевича привел к переговорам о последующих концертах и даже о постановке оперы полюбившегося композитора. Однако именно тогда директор театра, на который они рассчитывали, был в отъезде, а вскоре и самому Даргомыжскому пришло время уехать из Брюсселя, и таким образом замысел этот остался неосуществленным. В феврале 1865 года Даргомыжский распрощался с радушным артистическим миром и обществом Брюсселя и выехал в Париж. Своей бельгийской поездкой композитор остался очень доволен, справедливо считая что ему « удалось упрочить свое имя в здешнем музыкальном кругу»¹. Его парижские музыкальные планы были несравненно скромнее. Чтобы получить верное представление о жизни композитора во французской столице, лучше всего ознакомиться с письмами Александра Сергеевича. Вот несколько фрагментов его переписки с сестрой: «По всему, что здесь вижу, надеюсь провести время в Париже не скучно. Но об искусстве, кажется, надо забыть…Искусства и литература, за исключением драматической, здесь в упадке…. Для человека, расположенного веселиться и кутить, Париж – клад. Для меня жить постоянно в Париже – была бы ссылка».^xi С влиятельными музыкантами завязать знакомства не удалось, театральные впечатления тоже, по-видимому, не принесли большой радости. Правда он посетил театр оперетты, где познакомился с новинкой того времени – «Прекрасной Еленой» Оффенбаха. Едкий и критический отзыв не заставил себя долго ждать. Даргомыжский писал в письме к Блазу: «Что же до «Прекрасной Елены», то это, мой дорогой друг, малоостроумный фарс: где в первом действии улыбаешься, в середине второго чувствуешь себя уставшим, а к началу третьего хочется уйти из зала».^xii В остальном композитор в Париже занимался своим излюбленным делом – занятиям с певицами. С ними же он выступал в различных гостиных и салонах, пропагандируя русскую музыку, в особенности свое творчество. А так как каких-либо серьезных музыкальных впечатлений в Париже у Даргомыжского не было, оставаться там на долгий срок не имело смысла. Композитор возвращается домой в мае 1865 года. Как мы видим, эта поездка не принесла должного удовлетворения. Немного скрасил жизнь лишь Брюссель. По прибытию домой для Даргомыжского все повторилось, как и 20 лет назад. Заграничные успехи композитора очень благоприятно отразились на отношении к его творчеству в России. Оказалось, что Даргомыжского ценят, его музыкой восхищаются, а « Русалка» - одна из излюбленных опер петербургской сцены.

Если попытаться подвести некоторые итогисказанному ранее, то я бы отметила два основных момента. Во-первых,общение Александра Сергеевича с известными европейскими музыкантами и разностороннее их влияние, без сомнения, принесло немалую пользу композитору. Прежде всего тем, что давало ему обильный материал для наблюдений, изучений и всякого рода сравнений. Вместе с тем, Александр Сергеевич смог глубже всмотреться в самого себя, в особенности своего дарования. И второй момент: самым главным, мне кажется, явилось то, что именно за рубежом, попав в новую, чуждую для себя обстановку он с особенной силой почувствовал себя русским человеком, русским художником. Еще в мае 1845 года он писал Кастриото-Скандербеку в Вену: «…нет в мире народа лучше русского и что ежели существуют в Европе элементы поэзии, то это в России».

Завершая свое выступление, хотелось бы подчеркнуть, что я, конечно, не открыла новую страницу о жизни композитора. Я благодарна всем тем авторам, на работы и размышления которых я опиралась, готовясь к конференции. Но как говорил известный немецкий философ Гегель: истина – это не монета и от частого употребления она не стирается. А истина в данном случае заключается в том, что мы помним, чтим память, гордимся великим русским композитором А. С. Даргомыжским, изучаем его творческое наследие.

Адрес публикации: https://www.prodlenka.org/metodicheskie-razrabotki/296301-referat-na-temu-tvorcheskie-i-druzheskie-svja