Под сению кулис

Методическая разработка

«Под сению кулис»

выполнила преподаватель МУ ДО «Детская школа искусств» пгт.Междуреченский

Рукавишникова Наталья Юрьевна

Слушайся вдохновения – и от тебя не

Уйдет ни современность, ни бессмертие!

В.Кюхельбекер

Большой театр составляет целую эпоху в духовной жизни Булгакова. В 1936 году он поступил сюда на работу в качестве либреттиста и консультанта (так называет писатель свою должность в краткой автобиографии). По договору он должен был изготовлять одно либретто в год. Эту обязанность Булгаков исполнял исправно и даже с некоторым увлечением. Как вспоминает писатель С.Ермолинский, «Булгаков любил оперу, поэтому пребывание в Большом театре не было ему в тягость. Напротив, ему нравилось, что он нежданно-негаданно стал причастен к этому академическому колоссу, в золотых ярусах которого отсвечивается, как нигде, и наше и былое искусство театра». Исследуя творческую историю романа «Мастер и Маргарита», литературовед М.Чудакова отмечает: «Ежедневно занятый служебными своими обязанностями в Большом театре – не только писанием отзывов на либретто разных авторов, но и напряженным участием в репетициях, - постоянно озабоченный судьбою своих либретто, Булгаков систематически продвигает шестую редакцию романа, главу за главою».

Педантично выполняя условия договора, Булгаков предложил вниманию Большого театра четыре либретто: «Минин и Пожарский», «Петр Великий», «Черное море» и «Рашель». К первому сюжету обратился Б.Асафьев, завершивший работу над клавиром и партитурой в 1938 году. В основу сценария «Черного моря» легли мотивы «Белой гвардии», а стихотворное либретто «Рашель» написано по известному рассказу Мопассана «Мадемуазель Фифи». Музыку на мопассановский сюжет собирался сочинить И.Дунаевский. Он очень заинтересовался предложенным материалом, о чем можно судить по письмам композитора, опубликованным в 1971 году. К сожалению, замысел не осуществился.

«Сочиняя либретто оперы «Минин и Пожарский», - пишет С.Ермолинский, он усаживался за рояль и пел арии на какой-то невообразимый собственный мотив. «Луна, луна, за что меня сгубила?» - пел он речитатив сына посадского Ильи Пахомова: «Уж я достиг стены, но выдал лунный свет, меня заметили, схватили…Ах, неудачник я!..» Он подгонял текст под ритмическую прозу, и сам с собой играл в оперного певца, композитора, изображал оркестр и дирижера. А однажды днем я застал его в халате, танцующим посреди комнаты. В доме никого не было, семья была на даче в Загорянке. Он сам открыл дверь и продолжал выделывать па, вскидывая ноги и теряя шлепанцы.

- Миша, что с тобой! – остолбенел я.

- Творю либретто для балета. Что-то андерсеновское – «Калоши счастья». Вдохновляюсь. Ничего, брат, не попишешь. Надо!»

Все это было во второй половине тридцатых годов. Но Большой театр вошел в жизнь Булгакова гораздо раньше. Заглянем в очерк «Сорок сороков», написанный еще в 1922 году. Какая рельефная живопись, какая тонкая печать времени… «Иногда кажется, что Больших театров в Москве два. Один – такой: в сумерки на нем загорается огненная надпись. В кронштейнах вырастают красные флаги. След от сорванного орла на фронтоне бледнеет. Зеленая квадрига чернеет, очертания ее расплываются в сумерках. Она становится мрачной. Сквер пустеет. Цепями протягиваются непреклонные фигуры в тулупах поверх шинелей, в шлемах, с винтовками, с примкнутыми штыками. В переулках на конях сидят всадники в черных шлемах. Окна светятся. В Большом идет съезд.

Другой – такой: в излюбленный час театральной музы, в семь с половиной, нет сияющей звезды, нет флагов, нет длинной цепи часовых у сквера. Большой стоит громадой, как стоял десятки лет. Между колоннами желто-тусклые пятна света. Приветливые театральные огни. Черные фигуры текут к колоннам. Часа через два внутри полутемного зала в ярусах громоздятся головы. В ложах на темном фоне ряды светлых треугольников и ромбов от раздвинутых завес. На сукне волны света, и волной катится в грохоте меди и раскатах хора триумф Радамеса. В антрактах, в свете, золотым и красным сияет театр и кажется таким же нарядным, как раньше».

Да, уже в ту пору писатель стал завсегдатаем Большого театра. Так, ранним летом 1926 года он присутствовал здесь на премьере оперы Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии».

К тому же году относится рождение рассказа «Полотенце с петухом» из «Записок юного врача». Его герой со щемящей грустью говорит о расставании с Большим театром.

Булгаков не был этаким премьерным жуиром – он самозабвенно любил музыку, готов был вновь и вновь слушать хорошо знакомые произведения. Да к тому же был преданным человеком театра во всех смыслах этого слова. «Он любил, - вспоминает С.Ермолинский, - облачившись в черный костюм и прицепив бантик, на правах «своего» человека отправиться послушать, например, «Аиду» в давней, чуть ли не дореволюционной постановке. Обычно он отправлялся один. Ему нравился этот уже одряхлевший спектакль, с уже скучающими оркестрантами и уже давно не волнующимся третьестепенным составом актеров. Он находил своеобразную поэзию именно в этой застывшей обветшалости… Не раз разыгрывал он собеседников своим пристрастием к «консерватизму в искусстве».

Внимательное чтение дает больше для понимания

личности писателя, чем знание его биографии, потому что

в биографии отражается то, чем он похож на все остальное

человечество, а в его искусстве – то, чем он не похож.

В. Каверин

В ряду событий, дум, симпатий и антипатий, перенесенных в образный контекст булгаковских построений, находит место и мир музыкальных пристрастий писателя. И это не только важный компонент художественной стилистики романов, повестей, рассказов и драм. Это еще и точное отражение эстетических вкусов писателя в области искусства звуков.

Адрес публикации: https://www.prodlenka.org/metodicheskie-razrabotki/264514-pod-seniju-kulis